Такси для ангела - Виктория Платова

И больше ничего.

Но, черт возьми, ведь кто-то вынудил Аглаю произнести: “…нестоит мне угрожать. И шантаж у вас не пройдет Это напрасная трата времени”.

Довольно скоро у меня стали затекать руки (как оказалось,“заточенными под член” они бывают не только у неудавшихся домработниц); банкаиз подслушивающего устройства превратилась в орудие пытки, а потом…

Потом за моей спиной раздался ласковый шепот:

— Подслушиваете, маленькая дрянь?

Банка выпала у меня из рук и с оглушительным звономразбилась. С таким же оглушительным звоном разбилась моя недолгая карьераличного секретаря. Я прилипла к стене, не решаясь обернуться. Но боковымзрением видела, как Аглая уселась на диванчик и взяла Ксоло на руки. Ипринялась легонько поглаживать ее лысый вытянутый череп Никакой сцены непоследовало, и я вдруг почувствовала сожаление: если бы Аглая разошлась, она бынаверняка одарила меня парочкой афоризмов.

— Мне собирать вещи? — спросила я, наконец-тообернувшись.

— Вещи? — Она удивленно приподняла брови. —Какие вещи? Разве у вас есть здесь вещи?

— Кое-что накопилось. — Я ухватилась за крайстола. — Блокнот, ручки, точилка для карандашей, две пары туфель..

— Кстати, насчет туфель. Совсем забыла вам сказать…Ваши шпильки портят паркет. Подыщите себе что-нибудь другое, домашние тапочки,например…

Интересный поворот.

— И все? — Я не верила своим ушам.

— Ах да. Соберите осколки.

— И все?

— Все остальное — утром.

Или через пару-тройку месяцев. Я наверняка буду фигурироватьв ее новой ослепительной книге как главная злодейка. Жестокосердная маньячка,растлительница школьников выпускных классов с уклоном в оккультизм и чернуюмагию. Может быть, даже каннибалка. Или (чур меня, чур!) охотница занаследством.

— Только не делайте меня охотницей занаследством. — Гори все огнем, я тоже умею хлопать дверью напоследок.Особенно если за ней бродит призрак шантажа.

— Воздержусь, — успокоила меня Аглая. Уже выйдя изкомнаты, она остановилась. И растянула губы в дружеской улыбке.

— И вот еще что, Алиса. Если к вам ни с того ни с сегоначнут приставать молодые люди… Скажем, любители виниловых пластинок… Илибаночного пива… Или барда Олега Митяева… Хорошенько подумайте, прежде чем нарадостях глотать противозачаточные пилюли.

— У любого издательства найдется в колоде не одиндесяток смазливеньких валетиков… Которые не прочь стать корольками…

* * *

…Разбитая банка не имела никаких последствий.

Аглая не выкинула меня из дома, совсем напротив. Она дажепрезентовала мне деревянный стаканчик для карандашей: на нем с самым суровымвидом восседала революционная тройка обезьян — ничего не вижу, ничего не слышу,ничего никому не скажу.

Я была тронута.

И довольно быстро забыла прискорбный ночной инцидент. И невспоминала о нем два месяца, пока он сам не напомнил о себе.

Это случилось в самом начале октября, в самом начале неделии в самом начале новой жизни. Именно новой. Накануне вечером мы с Аглаейужинали в маленьком кафе при маленьком кинотеатрике. Кинотеатрик этот носилдовольно странное и совершенно нетипичное для подобных заведений название “КИНО— ЭТО ПРАВДА, 24 КАДРА В СЕКУНДУ”. И прозябал в самой глубине Замоскворечья,очевидно, стесняясь такого длинного и претенциозного имени.

В кинотеатрике крутили фильмы буйных пятидесятых. И нежныхшестидесятых. Всем остальным фильмам более поздних, здравомыслящих времен входбыл строго запрещен.

Неизвестно, каким образом Аглая пронюхала о существовании“КИНОЭТОПРАВДА24КАДРАВСЕКУНДУ”, но теперь мы посещали его каждую неделю, повоскресеньям. Ради этих воскресных культпоходов, ради какой-нибудь выцветшейДельфин Сейриг <Дельфин Сейриг — французская киноактриса.> в выцветшейкопии “В прошлом году в Мариенбаде” Аглая откладывала все светские тусовки ипрезентации, на которые ее приглашали.

В тот вечер шли “Украденные поцелуи”, осененные все той жекукольной головкой Дельфин Сейриг, и Аглая была в особенно приподнятомнастроении.

Да еще кафе с музыкальным автоматом и барменом, облаченным враритетную шерстяную безрукавку и с узким галстуком на шее…

— Когда я пойму, что больше не могу написать нистрочки, — сказала Аглая, — то устроюсь сюда кассиром. Вы даже непредставляете, как я об этом мечтаю!

— Не написать ни строчки? — За три месяца работы язаслужила право на небольшое изысканное хамство (по квоте — раз в две недели,не чаще).

— Может быть, может быть… Конкурентная борьба не дляменя. А книжный рынок — это прежде всего конкурентная борьба. Со своимижертвами, между прочим.

— Ну, вам пока ничто не угрожает, Аглая.

— Вот именно — пока.

— Когда вы закончите ваш эпохальный роман? — Этобыл вопрос из категории запрещенных, но кофе, который мы пили, был так хорошозаварен!.. Следовательно, у Аглаи не должно возникнуть повода сердиться.

— Он написан. Осталось только как следует вычитать его ивнести последние правки… Думаю, к Новому году управлюсь. И вот еще что, Алиса.Я бы хотела, чтобы вы занялись составлением сводного глоссария к моим книгам. Увас должно получиться. Да и мне было бы интересно заглянуть в него на досуге. Ине только мне.

— А.., кому еще?

— Сумасшедшим немцам. Вы согласны? Возможно, это не то,о чем вы мечтали…

— Не то?.. Почему не то? Конечно, я попробую… Это ведькасается ваших последних переговоров?

Совсем недавно Аглая вернулась с Франкфуртской книжнойярмарки, где получила предложение от одного крупного немецкого издательства опубликации собрания сочинений. Поскольку у читающих, видите ли, немцевнеожиданно возник стойкий интерес к Kriminalgeschichte <Криминальнымисториям (нем.).> фрау Канунниковой. До этого были еще и англичане ситальянцами, но итало-английскую эпопею Аглаи я не застала.

— Да, это касается моих последних переговоров. Завтра вчетыре из Мюнхена прилетает переводчик. Некто герр Райнер-Вернер Рабенбауэр, яуже встречалась с ним в Германии. Не самый приятный человек, мягко говоря. Нодовольно сносно лопочет по-русски.

— Не самый приятный?

— Единственное достоинство этого господина заключаетсяв том, что ему не нужно объяснять на пальцах русскую ненормативную лексику.

Аглая скорчила гримасу, происхождение которой мне былопонятно: приезжал всего лишь Райнер-Вернер, а не Кристоф-Франсуа, например. ИлиЖан-Пьер. Или Жак-Анри. Франция, родина “Украденных поцелуев”, была по-прежнемуравнодушна к творчеству Аглаи.