Ключевой момент - Лидия Лукьяненко

— Да, — улыбнулась я. — Интересно. А я так тобой восхищалась, даже завидовала, что у тебя папа — космонавт и что ты всегда нарядная.

— Нашла чему завидовать, — громко фыркнула Изольда. — А что касается папы… так твой отец в сто раз лучше моего. Моя мама много лет была его любовницей.

— Что?!

— Неужели ты не знала? Я думала, об этом все в городе знают. Ну, не наверняка, но догадываются. Я это точно узнала в десятом классе.

— Мой отец? — От неожиданности и обиды у меня перехватило горло.

— Да, твой отец, — как ни в чем не бывало подтвердила Изольда. — Так что мы с тобой вроде как сестренки. — Она усмехнулась.

Я не могла прийти в себя. Мой отец. Мой родной отец был любовником тети Гали! И мама ни о чем не догадывалась, как и я! Внезапно я вспомнила взгляд матери, который она бросила на отца, когда, вернувшись с выпускного вечера, он сказал, что пойдет домой к Изольде. Нет, она все-таки знала. Или, возможно, подозревала. Теперь это не важно. Они оба уже покоятся в земле.

— Тетя Галя жива? — спросила я.

— Да, — беспечно ответила Изольда. — Что ей сделается? Даже замуж вышла. Когда я еще в институте училась.

— За кого?

— Не поверишь, опять за военного. За отставника. Живут теперь с ним на Волге. В частном доме. Мама собственными руками клубнику выращивает. Представляешь, моя городская мама с тяпкой в руках! — Изольда захохотала и велела официанту принести еще коньяка. — А чего вы с Митькой разбежались? — снова резко переменила она тему.

— Так получилось, — ответила я, не желая вдаваться в подробности.

— Может, из-за меня? — Бывшая подруга самонадеянно улыбнулась.

— Нет, — подавила я насмешливую улыбку. — Он встретил другую женщину.

— Я так и думала! Митька был классный парень. Он всегда выделялся среди наших, хоть его отец и был алкашом. И я думаю, он один знал мне цену!

— Он говорил, что ты ему никогда не нравилась.

— Врешь! Это ты из ревности! — вспыхнула Изольда.

— Брось! Он же был моим мужем, а не твоим. С чего бы мне врать?

— Потому что я его отвергла! — убежденно ответила Изольда. — А ты приняла.

— Да он с тобой стал встречаться только потому, что я его попросила. А Митьку это обидело, ведь он с детства был влюблен в меня. Он сам говорил мне об этом.

— Ага! Влюблен! Как же! А кто обзывал тебя Машкой-какашкой-таракашкой?

— Потому и обзывал. Он мне, когда с флота вернулся, рассказал обо всем, а потом признался в любви. И замуж позвал.

— Долго вы прожили?

— Почти десять лет. И я считаю, что мы были счастливы.

— А твой нынешний?

— Он архитектор. Очень известный. Возглавляет фирму. Строит дома, особняки, дачи.

— Понятно. То-то тебя здесь так встречают! А у меня, кроме маленькой квартирки да театра, ничего в жизни нет. Да и в театре последнее время такие роли дают… Перебиваюсь случайными заработками. Кстати, раз ты у нас такая знаменитость, то, может, замолвишь за меня словечко режиссеру? Или пару реплик в сценарий вставишь, чтобы у меня была эпизодическая роль?

Я смотрела на эту немолодую, потрепанную жизнью, немного пьяную, но еще довольно привлекательную женщину, бывшую когда-то моей лучшей подругой; на ее преисполненное собственного достоинства полное и потное лицо. Видела умоляющее выражение ее глаз, несмотря на небрежность тона, и мне было бесконечно жаль ту нарядную красивую девочку с огромными белыми бантами, которая навсегда останется для меня дочерью космонавта.

Вот уж действительно прав был дядя. В школе, когда мы учили Пушкина, я не могла понять этих строк. Как это: «…уважать себя заставил»? Разве надо кого-то заставлять уважать себя? Представьте себе — да! Не заставишь — не зауважают. Это только кажется, что ты и так, сам по себе, заслуживаешь безусловного уважения. Другие так же много мнят о себе любимых, но мало об окружающих, поскольку в первую очередь считают уважаемыми людьми себя, а уж потом — всех остальных. Да и то далеко не всех, а лишь тех, кто им приятен, кто по ходу жизни не успел задеть их самолюбия, обидеть, оскорбить, выказать пренебрежение. Тех они уважают, а прочих… Это уж извините! За что нам их уважать? Возможно, со своей стороны они и правы. Мы не уважаем того, кто нам несимпатичен, даже если он больше нашего достоин уважения. У каждого своя правда, свое мерило почтения.

Родители своих детей, по большей части, тоже не уважают. Как же, это ведь наш сын, наше Творение, что он без нас… Ну и так далее. Начинают уважать только после того, как ребенка примет общество. Например, напишут в газете, наградят орденом, дадут премию. Вот тогда — пожалуйста, готовы уважать. Но после себя. Мы — родители, мы — создали! Да если бы не мы!.. А станет сын мелким жуликом или наркоманом, тогда — полный отказ. Мы ни при чем, мы воспитывали как надо. Он сам виноват. Такое окружение. Плохая компания. И т. д. и т. п.

Как приятно похвастать, пусть и чужими, но достижениями, а вину за свои промахи всегда можно свалить на других. Где вы слышали, чтобы родители маньяка или убийцы сказали: он такой, потому что я его неправильно воспитывал? А вот родители заслуженных, известных людей охотно делятся воспоминаниями об их детстве и юности. С умилением показывают фото годовалого карапуза, хотя смотрят на него с высоты сегодняшнего, успешного для их чада, дня. А поставьте рядом две фотографии — маньяка и известного писателя в годовалом возрасте. Вы сразу согласитесь, что дурные наклонности первого и гениальность второго уже тогда были видны в их лицах. Но не знай вы, где чья фотография, то, возможно, гениальность увидели бы в первом, а жестокость во втором. Все дети в младенческом возрасте милы и непосредственны. А отношение к ним бывает разное, и это, к сожалению, не от них зависит.

Печальное открытие, что нужно заставлять себя уважать, приходит позже. И все это делают по-разному. Кто — кулаком, кто — характером, а кто — достижениями. Вот только достижения, как и все на свете, в своих и чужих глазах — понятия несоизмеримые по значимости. Если человек всегда писал хорошие стихи и знал об этом давно, изменится ли его отношение к своему творчеству, когда об этом узнают окружающие? Ведь ничего особенного не произошло! Просто вышел томик стихов. Получило красивую форму то, что было создано давно и никак качественно от этого не изменилось. Но нет. Появляется эффект, называемый общественным резонансом. Тебе начинают звонить знакомые и не очень знакомые, кого ты как человек просто никогда не интересовал. Теперь же они непременно хотят увидеть тебя, поздравить, получить книгу с дарственной надписью, поговорить, похвалить. Зачем? Почему? Вы же никогда толком не общались! Так, шапочное знакомство. Но отказать — скажут: зазнался, звездная болезнь. Хотя о какой звездной болезни может идти речь, когда тебе за сорок и в жизни уже так много было всего? Когда это «все» выглядело таким важным и значительным, а на поверку оказалось мелким и несущественным, так что твои юношеские стихи, как выяснилось, гораздо умнее и прозорливее всего прочего? Но внезапное прозрение окружающих уже произошло. Все вдруг захотели тебя лицезреть, хотя никому не было до тебя дела, когда ты лежал в больнице после операции или мыкался в поисках работы. Люди имеют привычку забывать о своих менее удачливых собратьях, но рьяно реагируют на проблески успеха.