Как рушится надежда - Антон Сальников

воображение. Слова Альберта повлекли за собой холод по всему организму. Что-то случилось с Евой. Я не мог усидеть на месте. Все тело как будто бродило изнутри. Единственное, что неумолимо оставалось неподвижным, так это глаза. Я впился, как жадный вампир после долголетней голодовки, в лицо Альберта. Его мышцы напряглись, как в последнем прыжке загнанной жертвы. У доктора был лишь один верный шаг, ослабляющий хищника, и он сделал его.

– Евы больше с нами нет…

– Вы убили ее – сдавленное горло выдавило глухой стон.

– Нет, Антон, нет! Точнее ее вообще никогда не было!

– Вы убийцы – ненависть способствовало резкому возврату силы в трехкратном размере. Выстрелом в голову меня сразила ненависть к моему окружению.

Я больше не хотел его слушать, я знал, что после признания польются оправдания.

– Антон, послушайте! Вы больны! Евы не было, это плод вашего воображения!

– Вы убили ее! – вот он, пронзительный крик срывающейся истерики. Я жаждал мести!

– Будьте разумным человеком, вам необходимо принять эту правду!

– Нет! Вы убили Еву! Да как вы могли?! – я привстал со скамьи. Глаз за глаз. Смерть за смерть.

– Постойте! Вам будет только хуже. Вам следует как можно быстрее это принять. Ева неживой человек, вы никогда не встречались. Этого просто не могло быть.

Разве я мог слушать этого забитого жалкого человека? Это его никогда не было. Он ненастоящий человек, раз так боится жить. Я был глух! Желание раскромсать ему череп, лишь бы он заткнулся со своей «правдой» все больше овладевало мной. Мои кулаки были сжаты настолько сильно, что костяшки приняли бледно-белый цвет. Но мы были не одни. Как только я попытался ударить Альберта на меня накинулись амбалы в белом и скрутили. Уроды, вам тоже достанется! Как только мое тело подняли с земли, доктор подбежал ко мне и обняв за шею прижал к себе. Я попытался укусить его за плечо. Я вцепился в плечо, вонзив единственное оружие возмездия, которым мог орудовать, но кроме сжатого писка не последовало никакой реакции.

– Выслушайте внимательно, Антон, это вам должно помочь! – он говорил очень быстро, так как боль, которую я передал ему через укус уже охватила его сознание – Ева не могла с вами бежать, она не могла даже быть вашей соседкой, посмотрите сами! Откройте же наконец-то глаза, пожалуйста – нота жалости не к самому себе, а к моему положению в последнем предложении, задело какую-то струну внутри меня. Наверное, стоило бы свою злобу направить на другого, кто, действительно, виноват. Мой поступок был слишком опрометчивым.

Почему я так быстро отошел от состояния свирепого мстителя? Альберт сказал мне посмотреть в сторону дуба, а значит могу увидеть что-то, что направленно на колебание моей веры. Я боялся.

Я разжал челюсти, а слезы не прекращали литься из моих глаз. Я взглянул на Альберта, и он тоже рыдал. Доктор держал мое лицо руками, поджал губы и кивнул в знак готовности, но я этого не хотел. Он повернул мое лицо в сторону дуба, на который я постоянно смотрел с этой самой лавочки. Мой самый дорогой друг, оказавший помощь в ту счастливую дождливую ночь, но так горячо расплатившийся за это. Тот самый великан, чьи ветки прикрывали угловую сторону Г-образного здания, и в особенности мою палату, он был спилен чуть ли не под основание. Столько лет его листья радовались первым теплым лучикам весны, пока какой-то самовлюбленный прямоходящий мешок с помоями не решил уничтожить целую историю. Когда я поднял глаза выше жалкого пенька, мое сердце начало издевательски избивать грудную клетку. Мое нутро в буквальном смысле за доли секунды нагрелось до температуры плавления. Пожар, разгоревшийся внутри, потушить не удастся даже ночным запойным ревом. Я впервые увидел свою палату снаружи. Угловая комната, стена которой являлась торцевой. Они уничтожили все, что могло, хоть как-то связать с Евой.

– Не-е-ет! Как вы могли? – последняя попытка Альберта втянуть меня в свою игру провалилась с истеричными возгласами на всю территорию больницы и даже далеко за ее пределами – вам не победить ее! Все это сделано специально! Предатель!

Я плюнул на врача и попал прям рядом с окровавленным слепком моей челюсти. Альберт лишь на секунду закрыл глаза, пытаясь сдержать слезы, но их напор был слишком сильным. Я плакал от отчаяния, а он от сожаления.

Заточение

Как они смеют говорить, что Ева ненастоящая? Я закрываю и вижу ее. Я чувствую любовь пальчиками пальцев. Мы вдвоем с ней гуляем по лесу, а я ощущаю ее нежную кожу, ее взгляд, который буквально ласкает мои волосы. Так как она может быть плодом фантазии? Разве человек способен любить что-то ненастоящее?

Я не мог спать. Лежа на кровати под успокоительными, я всматривался в потолок в никчёмной попытке хоть там найти ответы. Периодически просыпался шорох за стеной, но он был настолько далек, что был едва улавливаемым. Зачем им надо было пилить дерево, проводить перепланировку больницы? Что они хотят от нас с Евой? Где сейчас любовь и смысл моей жизни? Страдает ли она? Неужели нельзя нас оставить в покое?

Пролежав целый день пристегнутым ремнями к кровати я наконец-то почувствовал свободу, когда Альберт в обход указаниям сверху освободил меня. Расстегивал ремни конечно же не он сам лично, доктор видимо еще боялся меня, это делала та самая медсестра, с которой у нас была какая-то там договоренность. Но я знал, что врач стоит у входа в палату, он все контролировал. А я в тот момент не мог даже повернуться к нему, так как был напичкан таким количеством «медицинского чуда», что не смог бы и задницу себе подтереть. Все вернулось на свои места: я все такой же жалкий терпила, не способный заявить об угнетающих меня факторах, а любовь так далека от меня, что кажется будто ее не существует. Мысль как паразит медленно, но, верно, поедала меня изнутри: мы больше никогда не сможем встретиться с Евой. Они, противное во всех пониманиях общество, не допустят этого. Как стая жалких антилоп, готовых затоптать любого, кто спотыкнулся, социальная среда избавляется от «нежелательных элементов». Я и одна прекрасная девушка просто были другими, но нас растоптали. Кто вообще может судить о нормальности? Кто провел эту параллель по одну сторону, которой находятся люди, а по другую предки обезьян? Почему мы свято верим в идеалы подобного рода? Если это современный мир, то я не желаю в нем оставаться. Он мне противен не только как среда обитания,