Призраки осени - Юрий Некрасов

– А ну вылезай оттуда, беложопый поганец! – зашипел рот, глаз яростно выпучился в тон словам. Рука глубже залезла в диванную тень и безжалостно схватила Люка за ногу.

«Не успею умереть сам!» – весело подумал он и двинул свободной ногой по спасительнице. Та даже не обратила внимания.

Боль от содранных об пол коленей вернула резвость мысли. Чего это он решил сдаться?

– Жирная дура! – заорал Люк на негритянку и тут же получил кулаком по зубам. Одной рукой женщина схватила его поперек туловища, другую поспешно затолкала ему в рот.

– Молчи, глупая мелочь! Они в коридоре, но стоит им услышать, – в голосе читался неподдельный ужас. Не доставая руки из его рта, женщина вскочила на ноги и потащила мальчишку прочь из столовой. Она метнулась к лестнице на второй этаж, но тут из подвальной щели подул ветер, и темнокожая отшатнулась, будто обожглась, перехватила Люка поудобней и заспешила по второму коридору, стараясь не шуметь.

Зубы и колени болели куда сильней, чем бок или лицо.

Люк кусался, надеялся, что женщина закричит, отдернет руку, но той, похоже, было все равно.

В хватке толстухи чувствовалась большая сноровка. Ей уже приходилось таскать на себе людей, невзирая на их желание и мольбы. Люк дал себе слово, что не станет просить о пощаде. Пусть пытают, жгут, жарят живьем. Последняя мысль заставила его содрогнуться. Люк раздумал умирать.

Женщина втащила его в круглую комнату, прикрыла дверь и долго щурилась в темноту, пытаясь разобраться, идут за ними или нет. Люк пыхтел и вырывался. Негритянка врезала ему по носу, и от боли он затих.

– Утихни, мерзкая сопля! – глухо прорычала она и выпустила мальчишку на пол.

Люк отползал и пялился на женщину. Она напоминала огромную, бесконечно ворчливую, но добрую рабыню-кухарку из старых фильмов.

– Я поджег дом, – нашелся Люк. Вдруг она не знает самого важного? Да и кто она вообще такая? Что делает ночью в доме-призраке?

– Этот обрубок Винни почти потушил.

– Две бутылки керосина? – ужаснулся Люк. Неужели все напрасно?!

– Тебя нужно вывести отсюда. Ты – пустой, – лицо кухарки скривилось от неподдельного сожаления. – Как бы ни хотела я накормить тобой падаль, оно сожрет тебя, но не насытится. Ты как большая крыса!

Она расхохоталась, но быстро опомнилась, скомкала смех в ладонях.

– Тут вторая лестница наверх, – женщина снова выглянула в коридор. – Беги, малыш, скорей. По стремянке на чердак, увидишь маленькое оконце, как раз для тебя. По крыше до флигеля, там невысоко.

Лицо негритянки скривилось от внутренней боли. Или это была ярость?

– Не возвращайся, – процедила она. – Ты натворил много зла. Пошел вон, засранец! Увижу еще раз, перегрызу горло.

Люка не пришлось уговаривать. Он метнулся к винтовой лестнице и, цепляясь руками за высокие ступени, полез наверх. Со второго этажа падал острый луч света. Свеча? Лампа?

– Таракан! – кухарка закричала в голос. Мальчишка обернулся, но ничего не увидел.

– Там, балбес! Вверх! На перилах! На втором этаже! – таким криком пытаются уберечь от смертельной опасности, и Люк весь обратился в зрение. По перилам, опережая его на пару метров, торопился крупный таракан. Люку показалось, что тот не просто бежит, а постоянно оборачивается, удирает в панике, как лазутчик, которого застукали, и он во что бы то ни стало обязан донести пакет с донесением в штаб.

– Убей его! Убей! Не дай ему убежать!

Дом содрогнулся, будто его сердце пронзила острая боль. Подвал разразился серией отчаянных воплей и стонов. Душа Люка, вроде бы готовая к самому скверному, неожиданно начала визжать, прятаться и ходить под себя.

– Что ты замер, тупой выродок?!! Спасайся! – женщина размахивала руками. В комнате неожиданно стало тесно. Кроме кухарки, появился противный тип с неопрятной копной седых волос, человек, которого Люк не рассмотрел, потому что тот все время оказывался в тени, и священник. Пялиться на них не было времени, кухарка крыла последними словами, Люк проскочил несколько ступеней, вывалился в комнату на втором этаже, опрокинул стол с фонарем, который тут же погас, и заметался в темноте.

Ночь мерцала сквозь забранное шторами окно. Других источников света не было.

Душа скулила и мочилась в штаны.

Люк выскочил в коридор. Здесь было еще темнее. Он зашарил рукой по стене в надежде найти выключатель и почувствовал, как что-то бежит по его штанине. За шиворот упало мелкое шустрое тело. По руке прошлись нахальные лапки. Десятки, сотни тошнотворных, сводящих с ума, бесцеремонных прикосновений. Люк закричал, затопал ногами, пытаясь стряхнуть их с себя. Под ногами лопались тараканы. Все новые и новые полчища кидались на приступ его тела.

Люк заскочил назад в комнату.

Руками принялся срывать с лица и шеи насекомых-захватчиков, спиной давил их об стены, прыгал, орал. Одежда и кожа стали липкими от тараканьей крови, но враги не собирались сдаваться. Люк слышал, как они льются под дверь. Ему не нужны были глаза, чтобы различить шорох, с которым шла его погибель.

Люк проигрывал.

Внезапно он нащупал спиной камин. Руки подсказали, что решетку можно отбросить в сторону. Люк нырнул в обугленную пасть и с облегчением обнаружил, что труба достаточно широка, чтобы вместить его детское тело.

– Спасибо, Санта, – прохрипел Люк и полез в небо.

Колени и лопатки еще сильнее сдирались о щербатую кирпичную кладку, но боль была союзником. Люк полз, позабыв о щекотке, которой насекомые измучили его, он не обращал внимания, что тараканы кишмя кишат в его одежде. Ладони скользили по раздавленным телам. Хуже того, тараканы лезли в ноздри и уши. Люку пришлось закрыть глаза, но ртом приходилось дышать. Его несколько раз вырвало шевелящейся массой.

Труба становилась все уже.

В какой-то момент Люк не смог ползти дальше, и даже крохотные убийцы на миг прекратили бесконечную суету и мельтешение. «Только не со мной!» – не поверил Люк. Тараканы взорвались в дымоходе и накинулись на мальчишку с утроенной жадностью. Он вытянул руки вверх, решился распрямить колени и рухнуть, сломаться об пол камина, и почувствовал, как пальцы нащупали край трубы!

Он помнил, как крыша стряхнула его с края. Полет был долгим. Люк видел множество этажей и окон, сквозь которые на него смотрели лица. Он не запомнил ни одного. Газон подпрыгнул. Ребра сошлись внахлест. Сердце вывалилось из дверцы как кукушка и пропело три часа.

Барбара ухитрилась порвать двое наручников. Третьими Сэм приковал ее за лодыжку к водопроводной трубе, и именно эта пара выдержала.

Судя по заострившемуся, будто изрезанному лощинами и впадинами лицу, припадок был детский. После сильного Барби скукоживалась, как осенний лист, волосы становились соломой, а ногти, безобразные, за несколько часов отросшие длиннее пальцев, трескались и торчали обломанными лезвиями бритвы. Настоящую одержимость в исполнении жены Доплер видел лишь единожды. Тошнота стиснула желудок, и ужин скоростным экспрессом ринулся наружу. Доплер оперся рукой о стену и сделал несколько глубоких вдохов. Не проверяй перстами раны!