Три стервы - Титью Лекок

Это заявление неожиданно растрогало Фреда. Он ощутил подступающие слезы.

– Она была потрясающая.

– Да, – кивнул Тюфяк и постучал ложкой о стенку чашки. – Но что ты хотел обсудить?

Нервный рефлекс заставил Фреда повторить один в один тот же звук постукивающей по чашке ложки.

– А… Да… Тебе известно, что я кое с кем встречался? Этот человек был для меня очень важен. – Он положил ложку и резко поднял голову. – Даже если никто из знакомых, похоже, не одобрял нашей любви.

Тюфяк изумленно посмотрел на него:

– Какое отношение это имеет ко мне?

– М-м-м… У нас появилось нечто общее. Потому что этот человек сегодня ушел от меня. Меня бросили.

– Фред, моя жена умерла. Это совсем другое.

– А вот и нет, я как раз вижу тут точки соприкосновения!

Боже, что я плету, пронеслось в голове у Фреда. Тюфяк покашлял, чтобы прочистить горло, и спросил:

– Извини за прямой вопрос, Фред, но ты что, выпил?

Фред растерялся, Тюфяк застал его врасплох.

– Нет… Хотя вообще-то да. Но просто без этого я не смог бы поговорить с тобой.

– Послушай, я сочувствую тебе по поводу разрыва, но, согласись, мне не до того, чтобы переживать за тебя.

Произнеся это, он взял свой портфель и встал. В порыве отчаяния Фред ухватил его за запястье, чтобы удержать. В полной тишине он проследил глазами за взглядом Тюфяка, скользнувшим к мужской руке на своей ладони. Но только когда Тюфяк опять перевел на него глаза, Фред осознал, что тому пришло в голову. Он резко отдернул руку.

– Эй, это не то, о чем ты подумал.

Тюфяк стоял напротив словно парализованный, явно не желая садиться и не решаясь уйти.

– Я… Я не знаю, что тебе ответить, Фред. Признаюсь, что не очень удивлен. Шарлотта однажды говорила мне, что ей кажется, будто ты… что ты… ну, ты понимаешь…

Фред простонал что-то нечленораздельное.

– Мне очень жаль, – заговорил Тюфяк, на этот раз более уверенно. – Но складывается весьма неловкая ситуация. Я отнюдь не гомофоб. Я знаю, что в вашем сообществе царят иные нравы, но ты должен признать, что выбрал неудачный момент. Я очень тронут твоим… твоим интересом. Я, правда, догадывался о твоей ориентации, но даже не подозревал о твоих чувствах ко мне. Однако я хочу расставить все точки над i: эти чувства не могут быть взаимными. И сейчас, когда у меня траур, по-моему, это просто дурной вкус. Мне очень жаль.

Он положил на стол пятиевровую купюру, едва не похлопал Фреда по плечу, но отдернул руку на полпути и молча удалился.

Фред, вконец ошеломленный, запаниковал. Он обязан срочно предупредить Эму. Фред порылся в кармане куртки, вынул телефон, но тот выскользнул и с грохотом свалился на пол. Из него вылетела не только батарея, но и симка. Дрожащими руками Фред кое-как поставил их на место и нажал на кнопку. Телефон, естественно, не откликнулся. Он рухнул на стул и застыл, обхватив голову руками. Затуманенным взором он наблюдал за капелькой кофе на пластмассовой поверхности столика – в ней отражался неоновый светильник стойки в миниатюре, – и ему захотелось умереть. Только что он подвел Эму, единственного человека, который вроде бы проявлял к нему хоть какой-то интерес. Он пытался устоять, не сломаться окончательно, как-то реагировать, но поражение было слишком очевидным. Нет смысла бороться.

Фред закрыл глаза, чтобы не заплакать.

С уходом Алексии он стал ничем. Он полное дерьмо. И его отвергли второй раз за день. Ситуация становилась унизительной. Все путалось у него в голове. Конечно, это недоразумение, но его только что опять отшили. Даже Тюфяку он не нужен. Он посмотрел на пятиевровую бумажку; я как старая брошенная любовница, мелькнула мысль. Вопреки всему, что ему внушали в детстве, он всегда знал, что его жизнь будет хреновой. Это несправедливо, но обосновано с точки зрения математической логики. Не у всех жизнь складывается удачно, некоторые не могут не изгадить ее. Интересно, отдают ли другие себе отчет в том, что у них поганая жизнь? Но он же ничего особенного не требовал и не просил, и тот факт, что ему отказано даже в самой малости, разжигал в нем чувство несправедливости, повышая и так солидный градус печали. Фреду казалось, что его тоска не имеет ни конца, ни дна, как если бы он попал в другое измерение. В черную дыру, которая заполнена такой плотной массой отчаяния, что она сразу погасит любой проблеск счастья или удовольствия.

Чья-то рука взъерошила ему волосы, и Фред открыл глаза. Улыбающаяся Эма села напротив.

– Тебе уже говорили, что тайный агент из тебя никакой?

– Как все прошло? Тебе удалось?

– К счастью, я уже ушла из квартиры. Встретила его на лестнице, когда спускалась. Сказала, что приходила к нему, хотела кое за что извиниться. Кое за что, что он видел на похоронах…

– И он тебе поверил?

– Не имею представления. Но ему уж точно не придет в голову, что я рылась у него в квартире, открыв ее украденным дубликатом ключей. Разве что ему есть в чем себя упрекнуть.

– Смогла забрать документы?

Она порылась в сумке, достала флешку и торжествующе помахала ею. Фред улыбнулся и уронил голову на стол.

– Эма, я должен задать тебе один вопрос.

– Да, мой зайчик.

– Тебе когда-нибудь приходило в голову, что я голубой?

Она расхохоталась:

– При том, как ты пялишься на все сиськи подряд? Ну уж нет, ты настоящее воплощение стопроцентного гетеросексуала. А почему ты спрашиваешь?

– Меня только что отшил Тюфяк…

– Мой тебе совет: не покупай этим вечером лотерейные билеты. Сегодня не твой день. Ладно, пошли, расскажешь мне все в другом месте.

Фред покачал головой. Он предпочел бы вернуться домой, но когда Эма спросила его, чем конкретно он намерен заняться в своей “задрипанной норе у такой-то матери”, он не решился признаться, что хотел испытать новый волшебный щит.

Фред не смог бы ответить на вопрос, как он представляет себе то место, куда его поведет Эма. Возможно, это будет подвал, где происходят грязные оргии, или светская вечеринка, или “Скандал” – ночной клуб, о котором он часто слышал. Но ему бы и в голову не пришло, что этим местом окажется жалкий бар в XX округе. Она придержала дверь, на ходу объясняя, что по понедельникам здесь спокойно, но тем лучше, именно это им и нужно. Так и оказалось, в баре было пусто, лишь за одним из столиков сидел низенький мужчина с морщинистым, как высохшее яблоко, лицом. Эма направилась прямиком к стойке и расцеловалась с барменшей и клиенткой, сидевшей на высокой табуретке. Когда эта клиентка обернулась к нему, Фред онемел.

Лицо ее было гладким и светящимся, точно драгоценная жемчужина чистой воды. Ее платье из белого атласа казалось серым по сравнению со снежной белизной ее тела. У нее были рубинового цвета губы, а глаза небесного цвета блестели так, что трудно было определить, чего больше в них: сияния солнца или мерцания звезд. (Мадемуазель де Гиз о Габриэль д’Эстре).