Связанные прошлым - Кора Рейли

соблазнить меня. Она казалась неопытной, без практики, но я винил в этом ее нервозность, из-за того, что она с другим мужчиной, а не с первым мужем. Теперь, когда я более тщательно обдумал ее действия, то понял, что они, скорее всего, связаны с тем, что она никогда не была с мужчиной, но вопрос оставался: почему она девственница после замужества?

— Валентина, — сказал я более твердо.

— Я ничего не должна была говорить, — прошептала она. — Это была просто фигура речи. Я не имела этого в виду в прямом смысле слова. Как ты и сказал, мы с Антонио были женаты четыре года. Конечно, я не девственница.

Она лгала. Я без труда распознал ложь, и это вызвало у меня гнев. Мало кто осмеливался лгать мне, и все они жестоко расплачивались за это, но Валентина знала, что в безопасности. Под защитой от жестокой природы моего существа, но это не значит, что у меня нет других способов вытянуть из нее правду. Я коснулся ее бедра. Она подпрыгнула от неожиданности и со стоном ударилась о подоконник.

Ощущение ее тепла сквозь одежду подействовало на меня сильнее, чем хотелось бы.

Я сосредоточился на реакции Валентины, игнорируя свою собственную.

— Повернись, — приказал я.

Валентина повернулась ко мне, но не встретилась со мной взглядом. Я поднял ее голову и встретился взглядом с этими чертовски потрясающими глазами. Как обычно, она слегка вздрогнула от моего прикосновения, и эта реакция сразу же передалась моему члену. Валентина даже не попыталась отстраниться или опустить взгляд. Она выдерживала мой почти упрямо, но ее подбородок напрягся. Она нервничала, и не только из-за нашей близости. Она держалась за ложь. Вопрос был только в том, за какую именно.

— Значит, твои слова внизу были лишь провокацией? — спросил я тихим голосом.

Я почти никогда не повышал голоса, даже когда имел дело со своими солдатами, и уж точно не стал бы этого делать с собственной женой.

Глаза Валентины наполнились слезами, и по ее гладкой щеке скатилась слеза, сорвавшись с моего указательного пальца. Я отпустил ее. Слезы меня не беспокоили. Взрослые мужчины плакали, стоя передо мной на коленях, но вид смятения моей жены вызвал неприятную боль в груди. Валентина сразу же отстранилась от моей близости.

— Почему ты плачешь? — осторожно спросил я, пытаясь понять настроение Валентины.

Она не производила впечатления человека, который часто плачет.

— Потому что ты меня пугаешь!

— До сегодняшнего дня ты никогда меня не боялась, — сказал я.

Пробуждение страха в других людях было для меня естественным, и это я использовал в своих интересах в прошлом и до сих пор. Страх, конечно, заставил бы Валентину раскрыть правду, но я не хотел, чтобы моя жена боялась меня.

— Тогда, наверное, я хорошая актриса.

— У тебя нет причин меня бояться, Валентина. Что ты скрываешь?

Ее глаза скользнули вниз к моему подбородку, избегая моего взгляда, пытаясь уцепиться за ложь, которую она никак не могла защитить.

— Ничего.

Я обхватил пальцами ее запястье, предупреждая и одновременно прося.

— Ты о чем-то врешь. И как твой муж, я должен знать, что это.

Глаза Валентины вспыхнули гневом, удивив меня своей горячностью.

— Ты имеешь в виду, что должен знать, как Капо, потому что как мой муж ты до этого точно не поступал.

Она была права. Я вел себя не как муж, ни как хороший, ни даже как порядочный. Я попирал эти клятвы, но дело было не в этом, и я не позволю ей сделать это одной из них.

— Почему ты все еще невинна?

— Я же сказала, что нет!

Она попыталась избежать этой ситуации, вырвавшись из моих рук, но я не отпустил ее. Вместо этого я притянул ее ближе, пока она не оказалась прижатой ко мне, но пожалел о своем решении в тот момент, когда ее аромат ударил в меня: пряный с цветочной ноткой и очень дразнящий аромат Валентины. Ее пульс участился, губы приоткрылись, глаза расширились, когда она посмотрела на меня. Она нервно облизнула губы, и мой пах напрягся от новой волны желания к девушке, стоящей передо мной. Я хотел Валентину, этого нельзя было отрицать.

Я отбросил это ощущение.

— Итак, что если бы я уложил тебя на нашу кровать прямо сейчас… — тихо сказал я и прижал Валентину к себе, — … и вошёл бы в тебя? Я бы не узнал, что ты просто соврала мне?

Она не смогла бы скрыть это от меня, даже если бы была девственницей. Когда я лишил Карлу невинности, ошибки быть не могло. Боль вспыхнула в моей груди, обжигающе горячая, и я выбросил из головы все мысли о ней.

Валентина потянула меня за руку.

— Ты бы не сделал этого, потому что прямо сейчас не уложишь меня на эту кровать.

Я сосредоточился на девушке передо мной. Она пыталась говорить уверенно, но намек на неуверенность все еще оставался.

— Почему нет?

— Нет, потому что ты не возьмешь меня против моей воли. Ты не одобряешь изнасилование.

— Так вот что ты слышала? — спросил я со смехом.

Она выдержала мой пристальный взгляд.

— Да. Ты дал прямой приказ подчинённым рассказать своим людям, что кастрируешь любого, кто будет использовать изнасилование для мести или пыток.

— Так и было. Я считаю, что женщина не должна подчиняться никому, кроме своего мужа. Но ты моя жена.

В нашем мире тело женщины принадлежит ее мужу. Никто не станет меня допрашивать, что бы я ни сделал с Валентиной, и не только потому, что мое слово закон, но и потому, что наши старомодные традиции защищают меня.

Валентина вздрогнула, изысканная маска соскользнула, обнажив то, о чем я часто забывал: она была намного моложе меня.

— Все еще, — прошептала она.

— Да, все ещё, — твердо сказал я и отпустил ее. — Сейчас я хочу, чтобы ты сказала мне правду. Я всегда буду относиться с уважением к тебе, но жду того же и от тебя. Я не потерплю лжи. И рано или поздно, мы ляжем в кровать, и тогда, Валентина, я узнаю правду.

— Когда мы наконец ляжем в кровать, как муж и жена, а не просто, чтобы спать рядом? Случится ли это когда-нибудь?

Если бы она только знала, как часто я представлял себе, как трахаю ее, и как отчаянно мне хотелось бросить ее на кровать.

— Правду. И помни, я все равно узнаю.

Валентина опустила голову, ее плечи напряглись.

— Валентина.

— То, что я сказала в гостиной, было правдой, — тихо призналась она, глядя на меня сквозь ресницы.

Ее