Управдом - Андрей Никонов

– Хорошие тут булки пекут, – следователь аккуратно смахнул крошки со стола в ладонь, а потом – в рот. – Мягкие и душистые. Хоть ложись и лежи, как в санатории.

Стенографистка ничего не сказала, ей обещали короткий рабочий день, а подследственный не торопился, и она волновалась. Младший должен со школы прийти, опять со шпаной загуляет, одежа новая, дырки штопать не в радость. А старший с фабрики только поздно вечером появится, она успеет и булок напечь, не хуже этой, и суп сварить из курицы, что вчера купила и ощипала. Раньше-то, когда оба малые были, тяжело приходилось одной, теперь их двое в семье, работников.

Все эти мысли читались у нее на лице, Мальцеву они были неинтересны. А вот подозреваемый – очень даже.

– Садитесь, – кивнул он головой на свободный стул, стоящий возле окна. – Вы, товарищи милиционеры, снимите с задержанного наручники и за дверью обождите. Да-да, не тронет он меня и не сбежит, так ведь, Травин Сергей Олегович?

– Зависит от того, зачем привели, – Сергей уселся на стул, положил на столешницу кулаки, следы от стальных браслетов белели на кистях. – В чем же обвиняют меня?

– Записываете, Элла Прокловна? – дождавшись кивка стенографистки, Мальцев раскрыл папку. – Я – Мальцев Павел Евсеевич, следователь уездного суда, назначен для рассмотрения вашего дела. Вы – Травин Сергей Олегович, русский, из крестьян, одна тысяча восемьсот девяносто девятого года рождения, место работы – отдел коммунального хозяйства при исполкоме Советов, должность – инспектор седьмого разряда, все правильно?

– Да.

– Вы подозреваетесь по статье сто тридцать шестой уголовного кодекса РСФСР[3], а вот по какой именно части, тут мы и решим.

Травин усмехнулся.

– Наверное, пункт «в»?

– Да нет, Сергей Олегович, скорее пункт «г» – с целью облегчить или сокрыть другое тяжкое преступление. Не хотите чистосердечно признаться?

– Нет, не хочу.

– Так и отметим, подозреваемый помощь следствию оказывать решительно отказывается. Опишите мне весь день воскресенья, двадцать первого августа одна тысяча девятьсот двадцать седьмого года.

Пока Травин рассказывал, чуть ли не по минутам, как провел прошлые выходные, Мальцев вполуха слушал, а стенографистка прилежно записывала. Сергей на мелких деталях утра и дня останавливаться не стал, а вот ближе к вечернему времени наоборот – описывал все подробно, называл людей, которые могут это подтвердить, говорил четко и по существу, без лишних рассуждений.

Следователь, казалось, уснул и очнулся, только когда Травин перешел к событиям, случившимся сразу после киносеанса.

– Так почему вы с комсомольцами не пошли, или считаете для себя зазорным с рабочими людьми вечер провести? – лениво протянул Мальцев.

– Нет, – Сергей равнодушно посмотрел в окно, со следователями он сталкивался часто и душу наизнанку выворачивать не собирался. К тому же этот Мальцев не кричал, тюрьмой и расстрелом не угрожал, значит, для себя уже все решил, и то, что Сергей скажет, собственно, значение имело только для прокурора, а потом для суда. А прокурору нужны доказательства, собранные следствием, помогать в этом Мальцеву Травин не собирался. И еще, что тоже важно, кроме статьи, которую следователь упомянул, была статья, о которой ни слова сказано не было – сто шестьдесят вторая. Если совершалась кража, да еще по сговору, Мальцев должен был это внести в протокол. – Голова болела, а если бы пошел с ними, пришлось бы в собрании участвовать. Отказаться неудобно, как-никак пролетарская молодежь, энтузиасты, они ведь за общее дело радеют, ну а идти вместе – значит, вроде как согласен.

– Голова, значит, болела?

– Контузия у меня, – кивнул Травин. – После Карельского фронта, где я с беляками сражался. Не лечится ничем.

– И даже водка не помогает?

– Я же сказал, ничем. Только лечь и попытаться уснуть.

– Хорошо, – следователь чиркнул что-то карандашом на листе бумаги. – Вы пошли по улице Сазонова. Знали, что она не освещается и что в основном по ней транспорт гужевой ездит?

– Нет, я тут недавно. Думал, раз улица, значит, и фонари должны быть, и мостовая.

– Значит, считаете, что советская власть недостаточно заботится о горожанах?

– Считаю, что мы строим коммунизм. А при коммунизме все улицы будут рано или поздно замощены и освещены фонарями. И если сейчас есть отдельные недостатки, то мы их обязательно исправим.

– Хорошо, – следователь сморщился, словно лимон съел. – А потом вы прошли мимо склада кооператива «Светлый путь», где хранятся товары государственной мануфактуры.

– Я шел мимо складов, – терпеливо объяснил Травин, – и рядом с одним из них увидел людей. Подошел спросить дорогу, а они напали. Какой там именно склад был, я не знаю, это не мой участок.

– Мне картина видится иной, – Мальцев чуть наклонился вперед, – вы, Сергей Олегович, в сговоре с бандитом Панченко решили обокрасть склад с тканями. Подельник ваш ждал вас возле места назначения, вы, пользуясь служебным положением, подошли к сторожу, усыпили его подозрения, ударили по голове, а потом, пользуясь его бессознательным состоянием, вместе с Панченко совершили кражу текстильной продукции. Что-то не поделили, может, хотели все себе захапать, и с Панченко расправились. С особой жестокостью, множественные переломы, выдавленные глаза, не церемонились вы с ним. Это увидели братья Матвеевы, работники мануфактурной фабрики. Их роль пока следствию недостаточно ясна, но, скорее всего, случайные прохожие. Матвеевы решили вас задержать, вы их тоже убили из огнестрельного оружия. И потом, чтобы скрыть свое участие в преступлении, изобразили произошедшее так, словно случайно наткнулись на них. Правильно я говорю? Сознавайтесь, Травин, вы не на службе, максимум, что вам светит – десять лет, да еще судья скостит половину, а то и больше, отбудете срок в лагере, выйдете на волю с чистой совестью.

– Половину скостит? – Травин заинтересованно посмотрел на следователя.

– Только если сдадите других участников ограбления – не себе же вы столько материи решили взять.

– Заманчиво. Но нет, не делал я ничего такого, гражданин следователь. Шел мимо, случайно наткнулся на людей, спросил дорогу. Они меня попытались убить, я сопротивлялся. Никаких преступных действий не совершал, о характере совершаемого деяния догадался только тогда, когда Панченко начал мне угрожать револьвером.

– А потом вдруг засунул его обратно и с ножичком напал? Ты мне горбатого не лепи, сказки будешь прокурору рассказывать, он такое любит.

Травин пожал плечами, возражать не стал.