Чосер - Питер Акройд

Милана славный государь,

Варнава Висконти, бог разгула без препон

И бич страны![8]

“В Легенде о Добрых женах” он обращает просьбу к богу любви не судить подданного его, Джеффри Чосера, слишком строго и быть к нему милостивым. Не таким, как бессердечные ломбардские тираны.

Итак, Милан виделся Чосеру тигриным логовом. Наемник сэр Джон Хоквуд являлся зятем Висконти, и сила правителей этой столицы Северной Италии дополнялась жестокостью и склонностью к насилию. Со всем этим и предполагалось как-то управиться Чосеру на переговорах.

В Италии миссию ожидало и еще одно серьезное дело. Двадцать седьмого марта 1378 года, за два месяца до отбытия туда Чосера, скончался папа Григорий XI. Под угрозой народных волнений кардинальский конклав избрал преемником папского престола Урбана VI: пресытившись навязанным владычеством авиньонских пап, римская толпа требовала в папы римлянина или хотя бы итальянца. Конклав, собравшийся, как думали, втайне, принял свое решение, из страха перед толпой, громившей Ватикан, но яростное желание не всегда гарантирует благоприятный исход, в чем Чосер мог убедиться и на личном примере. Ко времени прибытия Чосера в Милан понтификат Урбана VI уже проявил свой губительный характер. Поговаривали, что внезапное возвышение повредило рассудок папы: он ополчался на кардиналов, донимал их, а однажды его пришлось держать, чтоб он не набросился на князя Церкви с кулаками. Прибывших в Рим, чтобы выразить ему почтение, епископов он ругательски ругал за оставленную ими без попечения паству. Принесенные в дар Святому Престолу деньги, он с негодованием швырял своему казначею, крича: “Забери себе и подавись ими!” Так мог бы вести себя на престоле святого Петра какой-нибудь лоллард. В августе того же года, когда Чосер еще находился в Милане, кардиналы бежали из Рима и в относительной безопасности Неаполитанского королевства, публично объявив решение свое недействительным, выбрали папой Климента VII. Начался великий раскол, имевший серьезные последствия для политической и религиозной жизни Европы, осложнивший историческую ситуацию на целые сорок пять лет.

В этот период полной нестабильности Чосер находился в самом центре событий. Избрание двух пап, имевших разное подданство, угрожало межгосударственным отношениям всех стран Европы. Казалось бы, миланский герцог Висконти должен был поддержать папу Урбана, но в век междоусобиц и хитроумных интриг за чью-либо верность или преданность ручаться трудно. Многое зависело также и от позиции сэра Джона Хоквуда, командовавшего значительной армией наемников, – его решение способно было изменить расклад сил и тем самым повлиять на ситуацию. Нам неизвестно, как повел себя в данной истории Чосер, но надо думать, он в полной мере проявил здесь присущие ему дипломатическое мастерство и юмор.

Переговорам о войне и мире, имевшим место в Милане, сопутствовали и другие, касавшиеся материи еще более тонкой. Новокоронованному Ричарду II требовалась достойная и подходящая супруга. Родилась идея женить его на дочери Барнабо Висконти, Катерине. Такой союз сулил английскому королю и денежные выгоды, и получение военной поддержки. Факт явной успешности переговоров доказывает возвращение Чосера в Англию осенью того же года. Вместе с ним в страну прибыли два миланских посланника, привезшие как предложение брака, так и богатое приданое.

Милан обладал и другими сокровищами, которые можно было вывезти оттуда. В обширном дворцовом покое, где Чосер должен был впервые встретиться с Висконти, происходившее освещали своим особым светом фрески Джотто. Крестным сына Висконти был Петрарка, а двор Барнабо славился по всей Италии присутствием там литературных величин первого ряда. Сравниться с ним мог только двор брата Барнабо, Галеаццо Висконти, правившего в Павии и покровительствовавшего Петрарке. Как и многие тираны, эти братья в характере своем сочетали жестокость и любовь к прекрасному. В особенности справедливо это по отношению к Барнабо Висконти, чья библиотека, по общему мнению, была самой крупной в стране. Она включала в себя четыре с лишним сотни томов – настоящая сокровищница итальянской литературы, содержавшая наряду с произведениями Петрарки и Боккаччо, и дантовскую “Божественную комедию”. Уже не раз отмечалось, что неоспоримые следы влияния Боккаччо в творчестве Чосера обнаруживаются лишь после пребывания поэта в Милане. Начиная с этого времени собственные произведения Чосера пропитываются духом Боккаччо. Конечно, у Чосера была возможность ознакомиться с рукописями Боккаччо еще будучи в Милане, но, учитывая занятость его дипломатическими делами, вряд ли стоит предполагать наличие у него времени для сколько-нибудь сосредоточенного и длительного их изучения. Более вероятно, что Висконти в награду за отличное выполнение Чосером его дипломатического задания, а также обязанностей свата подарил ему несколько рукописей. “Рассказ Рыцаря” местами является точным переводом боккаччиевского оригинала – “Тезенды”. Сходство настолько явно, а прямые заимствования из Боккаччо настолько часты, что воспроизведенными по памяти быть не могли. Чосер должен был иметь перед глазами тексты Боккаччо и прорабатывать их – строку за строкой, стих за стихом. Так как добыть итальянские рукописи в Лондоне и даже в Париже он бы не смог, остается предположить, что поэт вез их через Европу как дар Барнабо Висконти. Так итальянский диктатор изменил процесс развития английской литературы.

Первым плодом этого невероятного союза становится “Храм Славы”, комическая поэма из двух с лишним тысяч строк, последняя из которых неожиданный резкий выпад: “Но внешне пользовался он авторитетом”.

В действительности все содержание поэмы опровергает само понятие авторитета, Чосер смеется над ним и его вышучивает, напоминая об изменчивости фортуны и склонности людей превозносить ложных кумиров. На государственной службе он не раз имел случай убедиться в “хрупкости” авторитетов и неустойчивости людского мнения. Поэма насквозь иронична. Она написана старым английским восьмисложным стихом, традиционно использовавшимся в юмористических произведениях:

О вере и о браке,

Причудах ревности, рассудке и безумьи…

Это вольный, живой поток английского просторечья, нацеленный на вышучиванье всякого чванства и помпезной пышности и красивости. Чосер отваживается даже и на самоосуждение, распространяя излюбленную свою иронию и на самого себя.

Поэма начинается с видения, а вернее, с рассуждения о природе сновидчества. Обычно спорят о том, заимствовал ли поэт форму видения у французских авторов, в частности у Гийома де Лорриса с его “Романом о Розе”, что наиболее очевидно. Но не следует забывать, что сны и видения составляют существенную сторону и английского творческого воображения – это и “Видение о Петре Пахаре” современника Чосера Уильяма Ленгленда, и Кедмон, чье первое стихотворное произведение на английском языке предваряет видение. Создания Джона Беньяна и Льюиса Кэрролла испещрены снами. Чосер не только европеец, он плоть от плоти Англии, и “английскость” поэтического выражения – источник его силы.

“В десятый день декабрьский” сон переносит Чосера в храм из стекла, полный странных статуй и полотен. Стену украшает картина, посвященная падению Трои с изображением трагической любви Дидоны к Энею – эта знаменитейшая в Средневековье любовная история удостоена чести находиться в храме, посвященном Венере. Поэт покидает храм и, очутившись в бескрайней пустыне, взывает ко Христу, моля избавить его от призраков и иллюзий. Но, когда он обращает свой взор к небесам, на него обрушивается реальность во всей своей ощутимой телесности; реальность эта предстает ему в идее орла, гигантской птицы: