Призрак миссис Рочестер - Линдси Маркотт

Помню, как обожгло руку, когда я залепила ей пощечину, и ее испуганный крик. И другой звук – смех. Смех Джереми.

Теперь мигрень немного поутихла. Яркие огни стали тускнеть и наконец пропали, как и ленты в виде молний, эти сообщения с Марса.

Я села. Меня до сих пор немного потряхивало. Почти целый год я запрещала себе думать об этом, но встреча с Эваном Рочестером каким-то образом всколыхнула воспоминания.

«Бедная сиротка».

Я так и не рассказала маме, что случилось с Джереми, но, видимо, из моего разбитого сердца сочился яд, потому что мама быстро угасла. К июню она похудела до неузнаваемости, почти высохла: кожа стала цвета старого воска, плоти почти не осталось, даже ее милый курносый носик теперь скорее напоминал клюв попугайчика.

Как-то днем к концу сентября я поднесла к ее губам стакан теплой воды с трубочкой, и она, сделав глоток, пробормотала:

– Джоан…

– Это не Джоан, мам. Это я, Джейн.

Она покачала головой.

– Как-то раз пришло письмо. Для Джейн.

– Письмо? От тети Джо?

– Это был ее почерк. Ее «н» всегда было похоже на «п».

– И что было в письме?

– Я не открывала. Порвала. И смыла в туалет.

– Почему, мама?

Она снова покачала головой, засыпая. А к вечеру ее дыхание стало резким и рваным, и каждый вдох давался все тяжелее. Я держала ее высохшую руку в своей, крепко сжимая, и мне показалось, что я почувствовала слабое ответное пожатие.

– Мама, пожалуйста, не уходи, – умоляла я. – Не оставляй меня.

Но она только вздохнула, легко, как спящий ребенок. А потом я осталась одна.

Меня наконец перестало трясти, и я мысленно велела себе собраться. Да, я осталась сиротой, но ребенком меня уже сложно было назвать. И не за что жалеть. Не надо было показывать Эвану Рочестеру то, что я чувствую.

Физически он очень привлекателен, пришлось признать. И, в конце концов, он женился на одной из самых прекрасных женщин в мире. Но меня он не интересовал. Тот удар током от прикосновения был вызван просто жаждой любого физического контакта.

Я вновь подумала о полном отсутствии каких-либо напоминаний о Беатрис Рочестер в зале – или в любой другой комнате, кроме Морской – ее любимой. Один белый шезлонг, и все.

Почему его оставили?

Поместье хранило свои секреты, я не сомневалась. И в этой комнате они тоже были. Может, мне удастся разгадать какие-то из них. Выяснить, что на самом деле случилось с Беатрис в день ее исчезновения, в их годовщину свадьбы. Какая дикая мысль. Но с каким воодушевлением я это предвкушала!

Чувствуя себя выжатой как лимон, я уже собиралась переодеться в ночную рубашку, но на крючке в ванной, где она осталась вчера, ничего не было. Но я же точно вешала ее туда… Машинально я бросила взгляд на стеклянные двери. Что-то мелькнуло в темноте.

Только лунный свет и ветви.

Ничего больше.

Беатрис

Торн Блаффс, 17 декабря

Позднее утро

В голове раздается голос: «Беатрис, ваша массажистка здесь. Ждет в Морской комнате».

Голос не в голове. Он звучит по переговорному устройству – это парень в золотых очках.

У тебя нет времени, – шепчет Мария. – Тебе нужно найти лезвие. Пустить кровь. Помни про план.

– Заткнись, заткнись! – кричу я. Мне нужен массаж. Меня всю трясет, и я боюсь следовать плану.

– Что-то не так, миссис Беатрис? – спрашивает Аннунциата, пришедшая отвести меня в Морскую комнату.

Она что, прочитала мои мысли или я говорила вслух? Не могу думать. Туман в мыслях слишком густой. Но тут слова все же находятся.

– Все в порядке, – отвечаю я. – Я готова.

Аннунциата отводит меня вниз по лестнице в комнату с поблескивающим светом: массажистка уже разложила свой стол. У нее волосы цвета ржавчины и квадратный подбородок.

– Доброе утро, миссис Рочестер. Меня зовут Бренда. Как ваши дела? – От света из больших окон у нее появились лимонные веснушки. Я складываю ладони вместе, точно в молитве. Массажистка делает то же самое. А затем, встряхнув, распахивает белое полотенце, чтобы я завернулась в него. Но мне незачем прятаться. Развязываю пояс халата, который шелковой лужицей растекается по полу, и ложусь лицом вниз на массажный стол.

Белое полотенце накрывает меня сверху. Бренда предлагает мне понюхать бутылочку:

– В этом лосьоне два основных масла: кориандр и горький апельсин.

Вдыхаю съедобный запах. Во рту пересохло, точно в пустыне.

– Вам нравится, миссис Рочестер?

– Да, спасибо, – с трудом нахожу я слова.

Веки тут же опускаются, точно жалюзи, когда прохладная жидкость льется на плечи и вниз по позвоночнику, а умелые пальцы начинают разминать тело. Полотенце поднимается, я переворачиваюсь на спину, и меня снова укрывают. Больше масла – и Бренда переходит к моим ногам, таким необыкновенно длинным: сейчас я мурлычущая кошка. Массажистка разминает, гладит, вызывая приятные ощущения, начиная с подъема стопы.

Снаружи слышится голос: это парень в золотых очках, который теперь для нас готовит, выговаривает что-то одной из собачонок.

Он вышел с кухни, – шепчет Мария Магдалина. – Быстро туда!

Нет. Мне слишком приятно…

Шевелись, глупая курица!

Я сажусь, сбрасываю полотенце и спрыгиваю со стола.

– Довольно.

– Но мы еще не закончили. Вы передумали? – Голос Бренды дрожит, она боится, что ее больше не позовут.

Подхватываю халат и накидываю на плечи, чувствуя, как волнами накатывает ее беспокойство.

Торопись, Беатрис!

Быстро бегу вверх по ступенькам, сердце испуганно колотится. Останавливаюсь перед дверьми кухни и старательно прислушиваюсь, но, кроме посудомоечной машинки и скрежета когтей собаки, больше никаких звуков нет. Захожу, и собачка виляет хвостом при виде меня. Гермиона. Та, с протезом вместо ноги.

Мой тюремщик искусен, он дал ей новую ногу. Он хочет, чтобы все считали его очень добрым. Я прохожу мимо Гермионы и дергаю за ручку ящика, в котором хранятся ножи, но он не поддается, даже когда я тяну изо всех сил. Заперт накрепко. Как и все ящики и шкафы – все заперто.

Твой тюремщик теперь прячет острые вещи, – напоминает мне Мария. – Чтобы ты не могла защититься.

Чувствую, как внутри поднимается крик, бурля в горле. И тут слышу шум воды, сливающейся из посудомоечной машины: подбегаю к ней и открываю, морщась от горячего пара. Снаружи, в кладовой, слышатся шаги. Быстро-быстро я хватаю серебристое лезвие – нож, а затем захлопываю дверцу и подхожу к холодильнику. Открываю.

– Привет, Беатрис. Хотите чего-нибудь? – спрашивает парень в очках. Он уже не юнец, и красавцем его не назовешь. Небритый, волосы торчат, глаза молочно-голубые. – Приготовить вам что-нибудь? Мне не сложно.

Я достаю нектарин и вгрызаюсь