Когда запоют мертвецы - Уна Харт

«Все то же самое, – подумал Эйрик, – кроме того, что теперь я лег в могилу сам».

* * *

Он не успел понять, когда все прекратилось.

Просто открыл глаза и вместо жуткого черепа рассмотрел темную высокую фигуру в шляпе. Пастор скрестил руки на груди и терпеливо ждал, когда Эйрик придет в себя. Юноша сел, тряся головой. Он лежал поверх могилы – судя по тому, как хорошо утоптана была земля, довольно старой. Одежда его испачкалась от того, что он катался по земле, но ничего не говорило о том, что Эйрика только что закопали живьем. К его утешению, штаны тоже остались сухими. Что-то шуршало и царапало грудь под рубашкой. Он сунул руку туда и достал сшитые страницы волшебной книги.

– Что это значит? – Во рту все еще оставался сырой привкус. Преподобный Йоун Дадасон сунул руку в карман, достал флягу и бросил Эйрику. Юноша поймал ее одной рукой и, откупорив крышку, сделал большой глоток крепкого аквавита.

– Пока вы отдыхали, драуг направился на северо-восток. Подозреваю, он хотел бы добраться до Скаульхольта и наконец упокоиться в своей могиле.

– Что мешало ему сделать это до сегодняшнего дня? – Эйрик глотнул еще раз и вернул фляжку пастору.

– Незаконченное дело, я полагаю.

– Это какое же?

Когда преподобный опустился на корточки перед Эйриком, колени его хрустнули. Лицо Йоуна Дадасона оставалось все таким же невозмутимым, а улыбка – язвительной.

– Преподать вам урок, молодой человек.

Они вернулись в Арнарбайли плечом к плечу. Перед сном Эйрик коротко взглянул на страницы книги и заметил, что руны больше не разбегаются от него, как мальки от брошенного в реку камня. Он сунул гримуар под матрас, чтобы никто в доме не мог его найти. Как знать, какой вред он причинит тем, кто не сведущ в гальде?

Впервые за много дней Эйрик спал крепко и сладко, и ничего не тревожило больше его душу. Через несколько дней пришло письмо от епископа с разрешением вернуться к обучению, если его, конечно, не задерживают на хуторе более важные дела. Эйрику не терпелось рассказать Магнусу и Боуги, что с ним случилось, и расспросить друзей, как успехи с их частью страниц.

Проводить Эйрика неожиданно явился преподобный Йоун. Хотя держался он по-прежнему надменно, юноша все же чувствовал к нему определенную теплоту. Ведь пастор мог отказаться ему помогать, мог даже донести на Эйрика! Тогда проблемы были бы не только у него, но и у епископа – ведь это его школяр побеспокоил покой мертвых, подняв целое кладбище. Юноша от всей души поблагодарил преподобного Йоуна и заверил его, что будет рад помогать ему в качестве младшего пастора через несколько лет, когда закончит свое обучение в Скаульхольте. Йоун Дадасон слушал без особого интереса и только, когда Эйрик подтягивал подпруги у своего коня, сухо заметил:

– Господин епископ хорошо обучит тебя. Ты прочитаешь множество книг, выучишь гальды и освоишь руны. Станешь переписываться с учеными людьми… В какой-то момент тебе покажется, что ты знаешь все. – Он помолчал, глядя на юношу своими холодными непроницаемыми глазами. – Я просто хочу, чтобы ты помнил, Эйрик Магнуссон, что настоящая школа будет ждать тебя здесь.

День Тоурдис Маркусдоттир начинался и заканчивался морем. Его было видно с порога их дома, а слышно – отовсюду. Девочка выбиралась на берег темным зимним утром, а потом еще раз перед сном, чтобы пожелать морю доброй ночи. Чтобы дойти до большой воды, ей приходилось прыгать по скользким подмерзшим островкам застывшей лавы. Летом черные валуны покрывались пушистыми кустиками травы и мха и выброшенными водорослями. Тоурдис нравилось, когда матушка отправляла ее с младшей сестрой собирать плавник для растопки и водоросли к ужину. Так она могла целый день проводить на берегу.

Море было одновременно даром и дарителем. Оно приносило девочке ракушки и развлекало ее изогнутыми спинами дельфинов, высоко выпрыгивавших из воды. По морю приплывали большие датские корабли, привозившие вкусную еду и красивые вещи, каких не встретишь в Исландии: бусы, ленты, яркие тонкие ткани… Когда отец покупал подарки матушке, чтобы задобрить ее после очередной ссоры, изредка что-нибудь перепадало и Тоурдис. Однажды ей досталась большая блестящая пуговица. Тоурдис пришила ее на юбку и стала единственной девочкой в деревне, на одежде которой была пуговица.

Она и сама была бы не прочь отправиться в путешествие. Слушая истории о пиратах, которые увозили исландских красавиц и продавали их в рабство в Алжире, Тоурдис всей душой жалела, что никто не похитил ее. Она перерезала бы глотку капитану и сама встала за штурвал, а потом отправилась бы в Данию, свергла тамошнего короля и заняла его место. Кто сказал, что нельзя быть капитаншей пиратов и королевой одновременно?

Но потом приходила зима, а с ней другие заботы, которые надолго отрезали ее от любимых мест. В самое ненавистное время рождественского поста, когда приходилось целыми днями вязать или чесать шерсть, оставалось лишь спасаться выдумками. Но мало того, что пальцы саднило от шерсти, так еще и хороших рассказчиков в Стоксейри не водилось! Лишь матушка умела навести страху своими историями о людоедке-Гриле, но и те рано или поздно заканчивались.

Если что и могло быть хуже длинных и скучных вязальных ночей перед Рождеством, то лишь визиты пастора, преподобного Свейнна. Каждый раз он усаживался как можно ближе к Тоурдис и внимательно наблюдал своими маленькими глазками за ее работой. От него всегда плохо пахло: прогорклым жиром и тухлой рыбой. Вообще-то Тоурдис любила запах рыбы. Даже сушащаяся на рейках безголовая треска, про которую младшая сестра Кристин всегда говорила, что та пахнет овечьим пердежом, не казалась ей противной – в отличие от преподобного Свейнна. Он был старым (как ее отец или даже старше), вонючим и скучным. А еще он ненавидел Тоурдис, и она отвечала ему взаимностью.

Нынешнее Рождество не обещало ничего особенного. Девочка собиралась выбраться из дома с утра пораньше, чтобы ее не нагрузили работой. Хватит того, что, едва стемнеет, предстоит браться за шерсть! Но, как назло, матушка долго пыталась накормить неугомонного младенца, снова и снова пихая ему в рот смоченную коровьим молоком тряпицу. Тоурдис слышала, как родители ругаются из-за нового ребенка, который почти никогда не замолкал. Его крик звучал как чаячий клекот.

Она улучила момент, когда родители так увлеклись друг другом, что не замечали ничего вокруг, подхватила юбки и выскочила в коридор, а оттуда – на улицу. Там Бьёрн, ее старший брат, осторожно вытаскивал кружок льда из бочки, где заготавливали соль. Ему удалось отделить лед от деревянных стенок, не повредив, и Тоурдис подошла поближе, чтобы взглянуть. Внутри прозрачного куска застыли мелкие трещинки и пузырьки. Бьёрн терпеливо держал глыбу на бортике бочки, давая сестре рассмотреть ее со всех сторон, а потом с глухим звуком уронил в снег, едва не попав себе по ногам.