До последней строки - Владимир Васильевич Ханжин

шуму в управлении дороги, в обкоме партии. Вы зачем в Белую Высь-то?

— Хотел Ногина повидать.

Красильников помрачнел.

— Вы что, собираетесь снова дело Подколдевых поднять?

— Нет, зачем же?

— Правильно. Была статья. Искать, хорошая статья. Замечательная.

…Рябинину отвели место в комнате для приезжих, в общежитии. Поставив возле койки объемистый свой портфель, заменяющий чемодан, он присел с блокнотом у тумбочки (стола в комнате не оказалось). Из тумбочки густо пахло залежавшимся черным хлебом.

Записывать, собственно, было пока нечего, блокнот вынул просто по привычке.

Вспомнился вдруг разговор с Верой. Не весь, а та часть его, что была связана со статьей Орсанова. К своему удивлению, Рябинин только теперь установил, что перемена в Вере произошла именно в этот момент их разговора.

Как это было?.. Он сказал, что хочет написать о путейцах и о ней, Вере, тоже. Она же спрос: ила вдруг: «А о Подколдевых?» Он ответил: «Зачем повторяться?» Вера ничего не сказала на это, но именно тогда она переменилась к нему. Во всяком случае, их разговор утратил прежнюю свободу.

Похоже, она недовольна статьей Орсанова.

Красильников назвал статью замечательной…

Перед отъездом Рябинин на всякий случай перечитал ее.

Валентин Орсанов. «Ночь Михаила Подколдева», Конечно, автор имел в виду не только и не столько ту последнюю ночь пьяного разгула, после которой и случилось происшествие на перегоне, в двух километрах от Белой Выси. Ночь Михаила Подколдева началась несколько лет назад. Нельзя сказать, что студент-автодорожник бедствовал. Как все, получал стипендию, иногда ему помогали родные. Но Михаил Подколдев не для того приехал в областной центр из своего Ямскова, чтобы довольствоваться девятирублевыми туфлями на резиновом ходу и упиваться по вечерам тишиной институтской библиотеки.

Студент занялся промыслом… В мебельном магазине кто-то собирается сделать покупку, а за ним уже ходит по пятам молодой человек, готовый к услугам. Продавец выписывает чек — молодой человек уже справляется у покупателя, куда везти, сообщает, что есть машина, спешит приступить к погрузке. «Сколько будет стоить?» — «Лишнего не возьмем», Но бывает, что покупатель все-таки требует ясности: сколько? Молодой человек называет сумму, у покупателя лезут на лоб глаза. Чертыхнувшись, идет искать машину: сам, дескать, погружу, с шофером. Подходит к одному такси: «Свободен?» — «Нет, занят»; подходит к другому-тот же ответ. А молодой человек уже грузит чьи-то вещи: для него такси всегда свободны. Синдикат.

Ему пришлось оставить эту коммерцию: синдикат прихлопнули. Да и поднимать шкафы и диваны по лестничным клеткам не просто.

Из института его тоже выпроводили. Несостоявшийся инженер, выдохшийся грузчик вернулся в Ямсков. Объявил себя специалистом по оклеиванию квартир обоями. Но в конкуренции с действительными мастерами этого дела новоявленный обойщик потерпел поражение.

Испробовав еще несколько занятий, он перебрался в Белую Высь, к старшему брату, Семену. Определился на железную дорогу дежурным по переезду. У должности этой было одно бесспорное преимущество: отдежурил свое — и два дня свободен; можно подхалтурить на стороне, что-то погрузить, что-то починить. Оплата — и деньгами и натурой: с кого бутылка, с кого две.

Старший Подколдев долгое время был на дистанции чем-то вроде экспедитора: развозил по путейским околоткам горючее, инструменты, спецодежду.

Но когда случилась та ночная попойка, оба брата уже были рабочими ремонтной путейской бригады. Утром их послали произвести небольшой ремонт на перегоне вблизи Белой Выси. Вскоре, однако, они потребовались для другой, более тяжелой работы на станции. Мастер Ногин поспешил за ними.

Братья спали в лесопосадках, неподалеку от пути. Взбешенный Ногин поднял их.

Они отказались идти с ним. Отказались не только потому, что рассчитывали, оставшись на перегоне, поспать еще. В тот момент, отупевшие после ночного разгула, они клокотали злостью. Злости нужен был выход. Окажись на месте Ногина кто-то другой, писал Орсанов, с ним было бы то же.

Сначала Михаил сбил мастера с ног. Тот поднялся. Отступи он, — возможно, на этом бы и кончилось. Но разъяренный Ногин сам ринулся на обидчиков. Его снова свалили с ног, и он опять встал. Чем сильнее он ожесточался, тем больше теряли рассудок Подколдевы. Снова свалив Ногина, они били его ломом, топтали ногами.

Они убили бы его, не окажись поблизости путевого обходчика и монтера линии связи.

Был суд, и не верилось, что один из двух преступников недавно слушал лекции в институте.

«Ночь Михаила Подколдева»..

…Почему Вера недовольна статьей? А возможно, это лишь показалось?

Хватит об этом!

Рябинин подошел к окну.

Выдался один из тех поразительных дней, которые, оборвав унылую череду холодных осенних дождей, засияют вдруг над оголенной, слякотной, сморщенной землей, заставят ее помолодеть и улыбнуться. Людям думалось: не будет конца сырости и разве что только с морозами придут свет и ясное солнце; и вдруг это лучистое, прозрачное чудо! Оно казалось хрупким, как стекло, как хрусталь: допусти какую-то неосторожность — все рассыплется со звоном, и опять обступят землю свинцовые тучи, промозглая сырость и холод.

Хотя солнце стояло где-то позади здания, Рябинин чувствовал, что там, за окном, сейчас теплее, чем в комнате.

Он подумал, как хорошо в такой день работается путейцам. И ему снова вспомнилась Вера. Потом перед глазами встал Федотов. И снова Вера — такая, какой она была, когда увидела Федотова. «Огня, любви и кашля от людей не спрячешь», — гласит восточная поговорка… Рябинин улыбнулся грустно: «Насчет кашля — это уж про тебя».

Все-таки похоже, что Вера недовольна статьей Орсанова. Надо будет рассказать Орсанову… А что, собственно, рассказать? Что ты знаешь?

Показалось… Глупо! Уж кто-кто, а Орсанов дело знает.

В соседней комнате включили радио. Каждое слово диктора было слышно: стена из сухой штукатурки — идеальный проводник звука.

«Коллектив Ямсковской дистанции пути выступил с инициативой: развернуть социалистическое соревнование за достойную встречу приближающейся годовщины Октября, — звучал голос женщины-диктора. — С небывалым воодушевлением трудится этот коллектив. План текущего ремонта пути…»

Цифры, которые затем назвала диктор, были уже известны Рябинину.

«Достойную встречу», «с небывалым воодушевлением»… Какое несметное число раз читал или слышал Рябинин эти фразы! Железный стиль. Гранитная твердь слов, обновляются лишь названия предприятий и цифры.

«С небывалым воодушевлением»… С небывалым… Конечно, то же самое говорилось и в канун Первого мая.

Впрочем, какой спрос с радиовещания такого городка, как Ямсков! Разве не грешит тем же областная газета да и газеты покрупнее?

С небывалым… Выходит, к примеру, девятнадцатый год, коммунистические субботники в тифозной, голодной стране — это детская игра, и только теперь — небывалый энтузиазм. Как мало еще в нас требовательности к себе, как мало уважения к подлинно героическому!

«…возглавляемые коммунистом Петром Захаровичем Зубком,