Бриллиант мутной воды - Дарья Донцова

Девушка засмеялась.

— Ну очки такие, старомодные, коричневые, квадратные, умоей бабушки похожие, родинка на щеке, вот тут, возле носа.

— Спасибо, — сказал я.

Старомодные очки и родинка — это точно Соня. Не понимаю, начто надеется Элеонора. У Кати отличная память, она мигом узнает госпожу Чуеву.

— Знаете, кто это был? — немедленно спросиладевушка.

— Нет, — на всякий случай ответил я и вздрогнул.

Как все автомобилисты, я не ношу теплое пальто, и морозпробрался сквозь демисезонную куртку.

— Убийца! — сообщила Катя.

— Да ну? — подскочил я.

— Вы не в курсе?

— Нет.

— А еще брат!

— Извините, я только приехал из-за границы.

— Тогда понятно, — затарахтела Катя. —Слушайте, я все-все знаю, главный свидетель! Сестра ваша замуж собиралась, абудущая свекровь ее ненавидела!

— Кто это вам сказал? — поинтересовался я, лязгаязубами.

Честно говоря, ботинки у меня тоже не предназначены длядлительных прогулок, замшевые, на тонкой подошве…

— Да сама Беата!

— Вы дружили?

Замотанная в толстую шубейку и обутая в теплые валенки, Катясовершенно не испытывала холода, поэтому принялась весьма словоохотливопрояснять ситуацию.

Как-то раз, примерно месяц тому назад, мать мужа довеладевушку до слез, и она гуляла во дворе с сыном в отвратительном настроении.Неожиданно из подъезда вышла Беата и улыбнулась.

— Здравствуйте, какой сегодня день замечательный,солнечный.

— Ничего хорошего, — буркнула Катя.

Она немного удивилась. Беата появилась в их доме не такдавно и держалась со всеми вежливо, но отчужденно.

— Вы расстроены? — спросила соседка.

— Свекровь доконала, — пожаловалась Катя, —прямо запилила до смерти, все ей не хорошо.

— Вот и у меня такая же будет, — вздохнулаБеата, — еще в загс заявление не отнесли, а уже терпеть меня не может.

Около получаса девушки простояли возле подъезда, обсуждаямилых родственниц, и расстались весьма довольные друг другом. Катя и думатьзабыла об этом разговоре, но пару дней назад ее вызвали повесткой в милицию,провели в комнату, где стояло пятеро женщин в каракулевых шубах, и попросили:

— Посмотрите внимательно, никого из присутствующих ранеене встречали?

Девушка прищурилась и воскликнула:

— Вот эта из нашего подъезда вылетела! Я ее сразуузнала, по родинке на щеке.

Потом молодой милиционер, провожавший Катю на выход,разболтал, что эта тетка убила накануне свадьбы невесту своего сына.

— Вот оно как, — причитала Катя, — теперь онинас уже ножами резать начали. Я прям боюсь в ванну пойти, моя запросто утопитьможет.

— Почему вы сказали, что Беата недавно появилась вдоме? — удивился я.

— Так Евгения Львовна умерла, — невпопад ответилаКатя.

— Кто? — совсем растерялся я.

— В ее квартире раньше баба Женя проживала, а примерногод назад ее похоронили. Ну затем Беата въехала, вроде ей по наследству площадьотошла.

— Где же она раньше жила?

— Понятия не имею.

Я лязгнул зубами и осведомился:

— Не знаете, случайно, Лена эта, что газетами торгует,где обитает?

— А здесь, — пояснила Катя, — в нашемподъезде, на пятом этаже, ее квартира самая последняя.

— И Евдокия Петровна тут?

— Эта старая жаба? Точно.

Я поблагодарил Катю и на негнущихся, словно поленья, ногахдвинулся в подъезд.

Внутри обшарпанного помещения невыносимо воняло кошачьеймочой, но мне было все равно. Сняв перчатки, я взялся за батарею ипочувствовал, как тепло проникает сквозь ладони. Внезапно на лестницепоказалась старуха и заругалась:

— Ишь, устроился, ступай отсюдова во двор ссать. Нечегоиз подъезда сортир делать!

— Я греюсь.

— Брехун, — выплюнула милая старушка, —навонял тут.

Ее толстое, помятое лицо излучало гнев, маленькие глазкизлобно поблескивали из-под набрякших век. Я оторвался от батареи и пошел вверх.Сначала заглянул к Лене, которая первого января в такой мороз явно сидит дома.

Дверь без всяких вопросов распахнула девочка лет двенадцати.Лениво двигая челюстями, она, обдав меня запахом мятной жвачки,поинтересовалась:

— Что надо?

— Можете позвать Лену?

— Маманька на работе.

— Ужасно, — совершенно искренно возмутилсяя, — в такой жуткий холод торгует на улице.

— Жрать-то завсегда охота, — философски поясниладевчонка, — мамашке семьдесят рублей в день дают, не выйдет на точку — нифига не получит! Да вы, дяденька, ступайте за угол, она там кукует.

— До которого часа?

— В восемь свернется.

Я вздрогнул. Стоять на пронизывающем ветру десять часов, неимея возможности нормально поесть и согреться, получая за каторжный труд семьдесятрублей? Ей-богу, мне здорово повезло в жизни.

— Не подскажете, Евдокия Петровна в какой квартиреживет?

— Жаба? Прямо под нашей, — ответила отроковица и стреском захлопнула дверь.

Я пошел по ступенькам к той, кого Катя и дочь Лены называлижабой.

Надо сказать, что Евдокия Петровна и впрямь напоминалалягушку. У нее были слегка выпученные глаза и большой рот, сходство довершалтемно-зеленый халат, в который куталась бабушка. Скорей всего, у нее проблемысо щитовидкой, я бы на месте родственников старухи сводил ее к эндокринологу.

— Тебе чего, милок? — весьма приветливоосведомилась Евдокия Петровна. — Чем торгуешь?

Внезапно я ляпнул:

— Милиция, разрешите войти?

— Конечно, — засуетилась хозяйка, — скидавайботинки, держи тапки. Экая у тебя куртенка жидкая, прямо на рыбьем меху; платятнебось мало, хорошую вещь не купить. Замерз, поди, хочешь чайку с мороза?