Камера - Джон Гришэм

– Страховка. Отцу не везло с работой, но емухватило ума оформить страховой полис. Срок действия договора закончился года затри до самоубийства.

– Сэм никогда не рассказывал о своей семье.

– А семья не вспоминала о Сэме. Его супруга,моя бабка, умерла, так и не успев узнать о приговоре. Тогда я об этом не знал.Сведения о собственной генеалогии я по крохам выпытывал у матери, котораястарательно пыталась забыть прошлое. Понятия не имею, как заведено в нормальныхсемьях, мистер Гудмэн, но мы очень редко собираемся вместе, и, когда такоепроисходит, нас меньше всего тянет на воспоминания. Чересчур много в нашемпрошлом темных пятен.

Сжимая в пальцах корочку хлеба, Гудмэнвнимательно слушал.

– Вы говорили о сестре.

– Да, о Кармен. Ей двадцать три года. Умная,привлекательная девушка, заканчивает учебу в Беркли. Родилась она вЛос-Анджелесе и не прошла через унизительную смену имени. Я поддерживаю с нейсвязь.

– Она знает?

– Да. Тетка поделилась правдой со мной, апосле похорон отца мать попросила рассказать обо всем и Кармен. Тогда ей былочетырнадцать. Не помню, чтобы сестра хоть раз поинтересовалась Сэмом Кэйхоллом.Каждый член семьи желал Сэму в душе тихо и незаметно уйти из нашей жизни.

– Их желание вот-вот осуществится.

– Но тихо не выйдет. Так, мистер Гудмэн?

– Так. Это никогда не бывает тихо. Накороткий, но невыносимо мучительный миг Сэм Кэйхолл станет знаменитостью.Телевидение вновь покажет старые кадры: дымящиеся после взрыва руины, толпукуклуксклановцев у здания суда и прочее. Вновь закипят споры вокруг проблемысмертной казни. В Парчман ринутся представители прессы. А потом Сэма убьют, ичерез два дня общество обо всем позабудет. Обычное дело.

Адам помешал ложкой бульон, достал из негоцыплячье крылышко, осмотрел, осторожно опустил в чашку. Есть ему не хотелось.Покончив с паштетом, Гудмэн сделал глоток кофе.

– Мистер Холл, вы ведь не рассчитываете, чтовсе пройдет тихо?

– У меня была такая надежда.

– Оставьте ее.

– Мать умоляла меня ничего не делать. Сестраговорить не пожелала на эту тему. А тетю пугает даже отдаленная возможностьтого, что все выплывет и на нашем будущем можно будет поставить крест.

– Возможность не такая уж отдаленная. Прессаотыщет в семейных альбомах порыжевшие фотографии, где вы мальчиком сидите наколенях у Сэма. Выразительнейший снимок, мистер Холл. Подумайте о заголовках:“Давно забытый внук прилагает героические усилия, чтобы спасти осужденного насмерть деда”.

– Мне даже нравится.

– Действительно, звучит неплохо. Нашамаленькая фирма окажется в центре внимания.

– Да, и возникнет еще один щекотливый вопрос.

– Вряд ли. Среди сотрудников “Крейвиц эндБэйн” нет трусов, Адам. Мы переживали в Чикаго и худшие времена. Город знаетнас как отъявленных пройдох. У юристов толстая кожа, сынок. За фирму можешь небеспокоиться.

– Значит, вы согласны?

Гудмэн швырнул на стол салфетку, поднес кгубам чашку с кофе.

– О, идея великолепна, при условии, что вашдед не пошлет ее ко всем чертям. Сумеете его убедить – и окажетесь на коне. Выстанете полководцем, Адам. Коллеги помогут. Я тоже обещаю вам поддержку. Нопотом его казнят, и вы себе этого не простите. Я был свидетелем смерти трехклиентов, мистер Холл, причем одного казнили там, в Миссисипи. Вы превратитесьв другого человека.

Улыбнувшись, Адам перевел взгляд за окно, наоживленную толпу прохожих.

– Мы будем рядом, – продолжал между темГудмэн. – Вас не бросят.

– Значит, надежда все-таки есть?

– Мизерная. О стратегии поговорим позже.Сначала я встречусь с Дэниелом Розеном. Полагаю, вас ждет долгая беседа. Потомвам необходимо повидать Сэма. Воссоединение семьи, скажем так. Это – самоетрудное. Если Сэм даст добро, мы начнем действовать.

– Спасибо.

– Не благодарите, Адам. Сомневаюсь, что вконечном итоге вы захотите пожать мне руку.

– Тем не менее – спасибо.

Долго ждать беседы с Дэниелом Розеном Адаму непришлось. Через три часа после телефонного звонка Гудмэна в маленьком конференц-залепо соседству с кабинетом управляющего собрались четверо мужчин. То, чторазговор состоится во владениях Розена, немало беспокоило молодого юриста.

Сотрудники “Крейвиц энд Бэйн” считали главуфирмы лишенным всяких человеческих чувств монстром – и это несмотря на дваперенесенных Розеном инфаркта, которые несколько смягчили его несгибаемую волю.В течение тридцати лет Дэниел Розен являлся безжалостным судией для собственныхподчиненных и самым грозным противником государственного чиновничьего аппарата.До первого сердечного приступа он успел прославиться своим немыслимым рабочимграфиком: девяносто часов в неделю, полночные бдения, беготня по коридорам доодури сонных ассистентов. От него ушли четыре жены и пять секретарш. Всегонесколько лет назад Розен играл в фирме роль осязаемой и весьма мощной пружины.Но времена эти миновали. Врачи ограничили его неделю пятьюдесятью часами, иотбывать их приходилось исключительно в стенах офиса. Доступ к залам суда былдля “монстра” закрыт. Тогда с единодушного благословения коллег Дэниел Розенвозложил на свои плечи заботу о рутинных буднях юридической фирмы. Онпревратился в настройщика капризного бюрократического механизма, заправлявшеговсей деятельностью “Крейвиц энд Бэйн”. Партнеры, по их собственным словам,удостоили Дэниела высочайшей чести.

Последствия этого шага ужасали. Лишившисьвозможности присутствовать на поле битвы, Розен установил в фирме порядки,которые напоминали подготовку к серьезной судебной тяжбе. По самому банальномуповоду он подвергал трепетавших от страха сотрудников перекрестным допросам. Ончасами мучил партнеров, навязывая им обсуждение неясных перспектив. Всобственный кабинет, ставший узилищем, он вызывал новичков и принималсязапугивать их, проверяя на прочность.

Ступив в зал, Дэниел Розен намеренно опустилсяза стол напротив Адама, мрачно раскрыл тонкую папку. Гудмэн сел рядом с молодымюристом, пальцы его задумчиво поглаживали клинышек бородки. Когда в телефонномразговоре он поведал управляющему о родственных связях Холла, партнер лишьмногозначительно усмехнулся.