Осень в карманах - Андрей Аствацатуров

– Чего ты взъелся на человека? Ты же не куришь вроде? – Я бросаю на стол пачку и пододвигаю к Саше стеклянную квадратную пепельницу. – Подумаешь, тебя, великого, не поняли! Надо, Саша, лучше объяснять. Надо было сказать не «в шапке», а «в правом верхнем углу», чтобы человек не запутался.

– Умный, знаешь, сразу всё поймет! – объявляет Саша и неловко зажимает сигарету губами. – Я хорошо объяснял, так что вот не надо… Даже ты бы с первого раза всё понял. А зажигалку?

Я сдержанно благодарю Сашу и показываю, что зажигалка слева, рядом с чашкой.

– Погоди, это еще не всё. – Саша щелкает зажигалкой и закуривает. – Я не закончил. Объяснил я, значит, ему, как и что писать. Приносит он минут через десять лист бумаги на подпись. А там посредине страницы большими буквами значится… Только не падай! «ЗАИВЛЕНИЕ». Через «и».

Я глухо фыркаю.

– Нет, ну знаешь, – невозмутимо продолжает Погребняк, вынув сигарету изо рта и выдохнув дым, – бывает всякое. Вот тут у моего знакомого брат в младших классах. Задали ему, значит, на дом поставить в творительном падеже сложные числительные – двенадцать, пятнадцать, двадцать три. Понимаешь, уселся он и вроде просклонял. Берут они потом его тетрадку и читают: «двенадцатютями», «пятнадцатютями», «двадцатьюми трями»! («Хорошая шутка, – думаю я. – Надо будет ее запомнить и использовать в будущем романе».) Но чтоб «заивление»… Опускаются руки ведь, когда с такими вот приходится… – Саша снова затягивается и, щелкнув по сигарете указательным пальцем, стряхивает пепел в кофейное блюдце.

Я напоминаю ему, что вообще-то для таких целей есть специальное приспособление. Называется «пепельница». И добавляю, что эта девушка с жуткой прической и с букетом все-таки никак не выходит у меня из головы.

– Да забей ты уже на свою девушку! – раздраженно говорит Погребняк. У него во рту сигарета, но торчит она почему-то как-то криво.

– Слушай! И все-таки странно немного… почему она плакала и цветы с такой злостью выбросила?

– Ну, мало ли почему. Может, ей цветы подарил ее парень, потом они куда-нибудь пошли… потрахаться, например, в подъезд, а у него не получилось. Осень, знаешь ли, холодно. Ну, она и расплакалась, а цветы выбросила. – Погребняк тушит сигарету и берет чашку с остатками кофе.

– Как-то это нежизненно, по-моему.

– Кому как… – Он пожимает плечами и отхлебывает из чашки. – Тебе вот нежизненно. А другим, знаешь… еще как…

– Слушай, Саша! А что, если тут всё совсем по-другому, а? Вдруг девушка эта – лесбиянка, а? Помнишь, какая у нее была странная прическа? И как она была одета? Они всегда так странно одеваются. Смотри. Всё было так. Ей позвонила интимная подруга и предложила встретиться. Есть, типа, важный разговор. Эта… ну, наша девушка решила, что та наконец предложит ей жить вместе. Ну, она собралась, оделась как могла, купила букет красивых осенних цветов. А та приходит на встречу с опозданием и заявляет: «Надо, типа, прекращать наши отношения. Они противоестественны. Пора начать жить нормально и завести парней». А наша психанула, расплакалась, зашла в ближайший дворик и выбросила букет. Вот… Как тебе такая версия?

– Знаешь, – видно было, что Погребняк начинает веселиться, – такое бывает. Когда ждешь чего-то особенного. А вместо этого происходит какая-то хрень. У меня вот одноклассница есть, Танька. Неплохая девчонка, но, понимаешь, быдловатая немного. Ну, и бойфренд у нее такой же. Звонит он ей как-то и зовет в гости: приходи, значит, Танька, в субботу, я тебе сурприз приготовил! Танька его и так, и эдак. Дескать, что за «сурприз»? Бабы ведь дуры, любопытные… А тот молчит. Приходи, говорит, тогда узнаешь. Танька эта всех подруг обзвонила, всех гадать заставляла, какой «сурприз» ее любимый Васенька приготовил. Позвонила, между прочим, мне. Полчаса мозг сверлила. Спрашивала: ну ты же у нас философ, Сашенька, умный, в университете преподаешь. Прикинь, да? Будто у нас в университете обучают, какие «сурпризы» дебилы готовят своим дебилкам. Явно ведь не «Феноменологию восприятия». – Саша одним глотком допивает кофе и возвращает чашку на блюдце.

Я говорю философу-постмодернисту, что он сноб.

– Я сноб? – Саша выпрямляется. – А чего ко мне со всякой фигней лезут?! Так вот… не перебивай! Я ей говорю: может, браслет? Она: не то. Может, кольцо, сережки? Не то. Все это уже было. Перечисляю дальше: может, колье с брильянтами или трусы с начесом, чтоб снизу не поддувало? Не то, не то, не то…

– И что в итоге оказалось?

– Что оказалось? Он подмышки себе подбрил.

– Как подбрил? – спрашиваю я.

– Андрюша, ты что, мозги в жопу засунул? Взял бритву и подбрил! Это и был его «сурприз».

Погребняк вытирает рот салфеткой. Некоторое время мы оба молчим.

– Вроде они жениться теперь собираются, детей заводить… – обреченно вздыхает Погребняк. – А что касается этой, с цветами, так там, мне кажется, всё может быть по-другому. Представь себе. Вот у нее есть мать, которая когда-то выгнала ее из дому и прокляла. Предположим, за то, что дочь не с тем, дескать, парнем спуталась. Прошло время. Мать тяжело заболела. Лежит себе в больнице – того и гляди скрипнет. И дочка, значит, решила, пока маманя еще не окочурилась, ее навестить. Узнала, в какой палате мать, купила цветы, приехала сюда вот, на Васильевский. Тут, кстати, больница рядом, ты в курсе?

– Психиатрическая?

– Психиатрическая тоже, – кивает Погребняк, – для таких как ты. А для нормальных людей, которые всякой фигней не страдают, а болеют по-настоящему, через дорогу – хирургическое отделение. Слушай лучше. Пришла она к матери, а та ее не простила. И цветы не приняла. Барышня вышла, расплакалась от злости и выбросила цветы в урну. Понимаешь?

– Да, Саша… – Я завистливо цокаю языком. – У тебя выходит лучше.

– Главное, – назидательно говорит Погребняк, – что у нас тут получается создавать новые смыслы, а потом их разрушать. Понимаешь? Прямо как у Роба-Грийе.

«Только мы, – думаю, – в отличие от него все время отвлекаемся на посторонние темы. Интересно, почему?» А вслух говорю, что у меня, пока он рассказывал, родилась новая версия.

– Какая?

Я начинаю объяснять, что девушка выглядит богемно. Стало быть, ей должны нравиться мужчины скорее богемного склада, творческие, что ли.

– Не факт, – замечает философ-постмодернист. – Но ладно, продолжай.

Я говорю, что она, видимо, всегда любила мужчин творческих, а замуж вышла за успешного, богатого, за менеджера или, типа, юриста. Видимо, поняла, что так будет проще, надежнее, или ее родители заставили это сделать. Ну вот, жила она с ним, жила, говорю я, а потом взяла и влюбилась в человека творческого. Начала уходить из дому под предлогом, что, мол, надо заехать к подруге, чтобы встретиться с любимым хоть ненадолго и посидеть в кафе. А этот, ну, творческий, – человек, типа, хороший, порядочный. Любит ее и пока еще не знает, что она замужем. И каждый раз при встрече дарит цветы. Но она ведь не может явиться домой к мужу с этими цветами. Она их принимает, а потом, перед тем как вернуться к мужу, выбрасывает. Представляешь, говорю я Погребняку. Каждый раз выбрасывает и плачет… Мучается…