Танец ангела - Оке Эдвардсон

— Важно? Когда это журналисты приходили с чем-то важным?

— Тогда я попрошу его прийти в другой раз, или что-то в этом роде.

— А как его зовут?

— Его зовут… минутку… Ханс Бюлоу.

Винтер подумал. Сигарилла в его руке потухла.

— Впустите его.

При долгой работе в полиции невозможно совсем избегать контактов с журналистами, сосущими время и нервы. Но оказалось, что и их можно использовать, и Винтер не был столь категорично, как его коллеги, настроен против прессы. Он рано осознал возможности, которые может принести публичность. Надо только заранее продумать, что ты будешь говорить. Сейчас он уже представлял, как будут выглядеть завтрашние заголовки. Кроме того, к некоторым журналистам он испытывал меньшую личную неприязнь. Бюлоу был одним из них.

— Эрик, привет. Я очень извиняюсь, что приперся в разгар работы…

— Это точно.

— Видишь ли…

— Кончай тянуть, Ханс. Что тебе конкретно надо?

— Да я по поводу этого убийства. На пресс-конференции ты как-то умолчал о связи с Лондонским делом.

— А есть связь?

— Хватит издеваться, Эрик. Шведский парень убит в Лондоне, а англичанин в Гетеборге, причем способ один и тот же.

— А, так это вы проводили вскрытие, доктор Бюлоу?

— Эрик, чтобы увидеть тут связь, не надо быть патологоанатомом.

— Даже не знаю, что тебе сказать.

— Ты разговаривал с копами в Лондоне?

— Это глупый вопрос.

— Почему?

— Как ты знаешь, мы ни с кем не разговариваем. Мы связываемся с Интерполом, который передает наши сообщения, кому считает нужным.

— Ах вот как.

— Ты же знаешь наши регламенты.

— А следы тем временем остывают.

— У нас есть свои правила, и мы их соблюдаем. Как будет выглядеть наше общество, если все перестанут соблюдать правила?

— Ага, понятно. Так как ты на правила плюешь, я могу заключить, что ты говорил с лондонскими копами и вы точно установили связь между убийствами.

Винтер молча потянул к губам сигариллу, но, наткнувшись на холодный неприятный запах, положил ее на край пепельницы.

— Нами расследуется убийство в Гетеборге, и это то, что мы расследуем.

— В это, кстати, тоже трудно поверить — на пресс-конференции ты совсем не вдавался в детали. Гетеборгское убийство тоже через Интерпол идет? Новые правила ЕС?

— Возможно.

— Перестань.

— Перестать? Общественность имеет право на информацию, да? О чем? Сколько ран на теле у пацана? Сколько дыр в роговице глаз? Какие слова убийца вырезал на его спине? Как выглядит кровь на стене при свете солнца под разными углами?

— О’кей, о’кей.

— Сейчас я ничего не могу сказать, и ты это прекрасно знаешь.

— Люди испугались.

— Ты хочешь напугать их еще больше?

— Молчание может вызвать обратный эффект.

— Какой еще эффект?

— Если всех посылать и молчать, могут возникнуть слухи, а потом и паника.

— А что, в Гетеборге паника?

— Я не исключаю этого в будущем.

— Отлично, значит, мы думаем в одном ключе. Я тоже смотрю в будущее.

— Я не знаю, куда ты смотришь, но я бы посоветовал на запад, — сказал Бюлоу. — Английские писаки начали звонить сюда, а с нами их не сравнить — совершенно другая порода.

— Они более зубастые, ты имеешь в виду?

— Они настоящие хулиганы от журналистики.

Винтер молча записал это выражение.

— Ты их просто не знаешь, — сказал Бюлоу.

— Честно говоря, я удивлен, что они еще не ходят здесь толпами.

— То есть морально ты к этому готов.

— Так пятеро уже сидели на пресс-конференции. Кроткие как ягнята.

— А накануне жрали как лоси. Это они с бодуна тихие.

— У тебя что-нибудь еще? — спросил Винтер после секундной паузы.

— Короче: большое искреннее спасибо.

— Ладно, я, может, перезвоню тебе уже сегодня, но вечерком.

— Я на это и надеялся.

— Ты же видишь, как быстро идет расследование.

— Ага, пока мы тут болтаем.

— Не вижу ничего смешного. За этими словами есть некий подтекст, и если он выплывет на поверхность, то тогда и начнется настоящая паника. Поэтому я держу такие вещи подальше от прессы.

— Удачи, — ответил Бюлоу.

После ленча все собрались в комнате совещаний. Группа таяла по мере того, как росла гора бумаг. Из лаборатории поступали улики и раскладывались в отдельные ящички и папки: волоски, кусочки кожи или ногтя, отпечаток пальца, одежды, следы, впечатления, фотографии одного и того же, но под разными углами — крик тех голосов, что услышал Эрик, стоя в комнате общежития.

Накануне он говорил с Пией Фреберг. Она не считала, что все ранения были нанесены сразу. Она была хорошим судебным врачом, очень дотошная. Количество ударов уже зафиксировано, и Винтер снова вытащил блокнот из внутреннего кармана. Мальчик в конце концов умер от потери крови.

— Сколько же все это продолжалось? — спросил инспектор Фредрик Хальдерс. Хальдерсу только что исполнилось сорок четыре, а год назад он перестал зачесывать волосы через лысину, коротко подстриг то, что оставалось, и его самооценка подскочила настолько, что он больше не считал необходимым улыбаться при разговоре.

— Хренову тучу времени, — сказал Эрик Винтер.

— Без перерыва?

— С перерывами, — ответил Бертиль Рингмар.

— Между первым и последним ударом прошло три или четыре часа, — объяснил Винтер. — Точнее мы сказать не можем.

— Какой кошмар! — не выдержал Ларс Бергенхем.

— Еще бы, — согласился Рингмар.

— А на предплечьях ран нет, — подал голос Ян Меллестрём.

— Там синяки, — сказала Анета Джанали.

— Силен, ублюдок. Сколько весил парень?

— Восемьдесят килограмм, — ответил Меллестрём. — Рост сто восемьдесят, так что было непросто его таскать.

— Если он таскал, — сказала Анета.

— По крайней мере он делал что-то в этом роде, — заключил Меллестрём.

— Следы сорок четвертого размера кружат по комнате, — продолжил Бергенхем.

— Там он мог его держать, — сказал Хальдерс.

— А то бы мы без тебя не догадались, — усмехнулась Анета. — И была бы я мужчиной, сказала бы то же самое.