Танец ангела - Оке Эдвардсон

— Ты опять витаешь неизвестно где.

— А…

— Ты все о работе?

— Какой работе?

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

— Не уверен.

Она выглянула во двор.

— Не хочешь выйти к Калле?

— Да, я как раз собирался.

— Он, кстати, о тебе спрашивал.

— Спрашивал? Что именно?

— Можете ли вы вместе придумать что-то интересное.

— Я собирался.

— Может, что-то более интересное, чем игра во дворе.

— Поездка на каникулы?

— Это было бы здорово.

— Давай поедем на Канары прямо завтра, ну или послезавтра.

— Ага, сейчас.

— Я серьезно. Мы правда можем поехать. Я выиграл много денег.

— Ага, конечно.

— Честно.

— И ты молчал? Когда ты выиграл, сколько денег?

— Двадцать тысяч. Я не хотел ничего говорить до… пока не… я хотел сюрприз… пока не получу их на руки.

— А ты их уже получил?

— Да.

Она очень пристально смотрела на него.

— Не знаю, можно ли этому верить, — сказала она наконец.

— Можно.

— Где ты их выиграл?

— На бегах. Ты же знаешь, что на прошлой неделе я туда ездил два раза.

Она продолжала вглядываться в его лицо.

— Я покажу тебе билеты, — сказал он, лихорадочно думая, как он теперь выпутается с билетами.

Она повернулась к окну и сказала, смотря на сына:

— Все-таки мы не можем себе это позволить.

— Что?

— Поехать на Канары.

— Почему?

— Есть столько других, более необходимых трат.

— Но они всегда будут.

Она промолчала.

— Когда мы последний раз куда-нибудь ездили? — спросил он.

— А во сколько это обойдется?

— Нам хватит.

— Но сейчас…

— Сейчас как раз самое время.

— Да… вообще-то это было бы так замечательно… — сказала она дрогнувшим голосом.

— На две недели, срочно, чем быстрее, тем лучше.

— А есть ли билеты?

— Для тех, у кого в кармане двадцать тысяч, билеты есть всегда.

После обеда Винтер дозвонился до Болгера.

— Давно не общались, — сказал Болгер.

— Я по делу.

— Я так и понял.

— Хотя я, конечно, рассчитываю на старую дружбу.

— Тогда не понял.

— У меня к тебе вопрос.

— Давай твой вопрос.

— Это нетелефонный разговор. Ты можешь меня подождать?

— Легко.

Через пятнадцать минут Винтер был на месте. У окна сидели трое посетителей, молча посмотревших на него. Никто не произносил ни слова. Болгер предложил ему что-нибудь выпить, но Винтер отказался.

— Ты знаешь англичанина по имени Робертсон? — сразу спросил он.

— Англичанина?

— По крайней мере британца.

— Как ты сказал, его зовут?

— Робертсон, Джейми Робертсон.

— А, Джейми Робертсон? Я с ним лично не знаком, но знаю, о ком речь. Только он шотландец.

— О’кей.

— Это сразу слышно по акценту.

— Он здесь работал?

— Никогда.

— Ты не знаешь, он где-нибудь еще работал помимо «О’Брайена»?

— Не слышал. Но по-моему, он в Гетеборге не так давно. Спроси там у них. А что случилось?

— Его убили.

Болгер побледнел на глазах, как будто изменился цвет лампы над его головой.

— Теперь это уже не секрет, — сказал Винтер.

— До этой минуты для меня это был секрет.

— Мне нужна твоя помощь.

— С каких это пор тебе нужна моя помощь?

— Что тебе не нравится?

— Что ты будешь делать с моей помощью? Ты такой умный, справишься сам.

— Ты можешь хоть послушать, что я скажу?

Болгер не ответил. Он хотел сделать знак официантке, но передумал.

— Ты знаешь тех, кто работает в барах. И тех, кто болтается вокруг, — сказал Винтер.

— Ты тоже.

— Ты понимаешь, о чем я.

— Ага. Тебе нужен полууголовник.

— Перестань, Юхан.

— А вам разрешают брать в помощники тех, кто лечился от депрессии?

Винтер проигнорировал подколку.

— Слушай меня, Юхан. Мы со своей стороны работаем, но я бы хотел, чтобы ты со своей подумал, что это за парень. С кем он общался. Особенно — были ли девчонки или парни, если он из таких.

— Понял.

— Постарайся что-нибудь вспомнить.

— О’кей.

— Можешь спрашивать кого угодно.

— Угу.

— И это срочно. Я завтра тебе перезвоню.

— Черт, я никак в себя не приду, — сказал Болгер.

Убирая в подвал стулья после информационного собрания для тех, кому предстоит конфирмация, Ханне Эстергорд невольно улыбалась. К концу подростки заскучали: давайте закругляться, хватит уже. Но они сами подняли этот вопрос — обязательно ли креститься перед прохождением конфирмации. Ханне без нажима, но уверенно отмела сомнения: креститься — классно, пару капель воды на макушку, и Господь на небе будет удовлетворен. Примерно так.

Она поставила на стол рамку с фотографией и надела плащ. Рамка с дребезжанием съехала и упала на пол. «Если бы я не служила Богу, я бы грязно выругалась», — подумала Ханне. Рамка осталась цела, но стекло потрескалось. Ханне выбрала кусочки стекла, положила фотографию дочери в карман плаща, посмотрела на часы. Представила, как Мария сейчас вносится после танцев в дом, швыряет куртку в сторону вешалки — и та, может даже, ее поймает. Четырнадцать неустойчивых порывистых лет; ботинки посреди холла, сумка валяется рядом, заруливаем в кухню — если Ханне повезет, то кекс отправится в духовку. В кухне, кстати, давно нужно сделать ремонт.

Ханне быстро вышла на улицу. У церкви стояли клены неожиданно крикливых тонов — напротив зажглись неоновые вывески. Прозрачным зимним вечером цвета рекламы подавляли все, клены не имели ни малейшего шанса.

Ханне перешла дорогу, свет из окна гостиной нарисовал на тротуаре кеглю.