Овидий в изгнании - Роман Шмараков

Мужик, меж тем, переварив сладостные макароны, поглядывал на часы с поползновением к диффамации. И тут человек с выстраданной гордостью в глазах ставит эту космогоническую поэму на стол и за двенадцать секунд вскрывает крышку из танковой брони, и оба смотрят, как следом за открывалкой проступает красная ртуть из-под рваного металла; минута всемирного молчанья, как между Пьером Безуховым и маршалом Даву, и официант спрашивает: «Вилкой будете или традиционно?» И мужик, сглотнув накатившую в горло историческую память, говорит: «Традиционно». И начинает традиционно.

Заметим, что все были на нервах и руки у всех дрожали. У официанта, разумеется, тоже, поскольку честь заведения – это и его честь. И потому, неся остатки бычка от клиента, он немного пролил на пол от его томатов. И никто этого не заметил. Пока.

Пока классически красивая девушка не пошла этой дорогой, неся на подносе картофельное пюре с котлетой и подливой оранжевого цвета и глядя перед собой безмятежно-улыбчивым лицом. Никто и заметить не успел – все обернулись лишь на шум… поднос с жестяным звоном вращался по полу вокруг одной туфельки, пюре с котлетой так и не нашли, а кровавый росчерк от бычка на полу ударял в задние двери, и они еще хлопали друг о друга.

в которой прекрасная юная дева садится на ладью, пасечник морализирует, а Генподрядчик недоумевает

Идеальной красоты, таким образом, больше нет – и где она, решительно неизвестно.

Тогда менеджер говорит Денису Ивановичу:

– Денис, иди искать ее. Пока не найдешь – не взыщи, назад не пущу.

Денис Иванович, дело подневольное, вышел во двор. Все осмотрел – нет. На улицу вышел – даже намеков нет. Тут у него родилось подозрение, что она, скользнув на бычке, с разгону нырнула в мусорный бак и ее успели вывезти.

– Когда надо, – высказался он, – их не дождешься. Клиенты ели-ели – не доели, повар ел-ел – не доел, сын его второгодник ел-ел – не доел, собака его побрезговала. Чем она побрезговала, все налицо, второй месяц как на выставке поп-арта, берите что кому глянулось. А когда не надо, когда, может, надо подождать, чтобы человек собрался с силами, преодолел себя и вылез из мусорного бака – нате пожалуйста, налетают, как ястребы, рвут тело белое, крупитчатое. И где брать ее теперь?

Весь этот монолог произнес он в глаза ясному месяцу, стоя средь дороги, а потом махнул рукой и пошел куда глаза глядят.

Он долго искал, пережил многое и многое переоценил, осознал невозможность возврата и, покинутый на самого себя, поднял наконец свое дело. Он открыл ресторан в традиционном национальном убранстве, назвав его «Старый половой» и напротив дверей поставив в нем, как положено, чучело медведя, держащее в лапах чучело подноса. Медведя он приобрел в краеведческом музее, где его сактировали как побитого молью вследствие халатности; один знакомый Дениса Ивановича смонтировал систему, благодаря которой при каждом открывании входной двери в чреве медведя поднимались звуки «I wanna be kissed by you», а гардеробщик разъяснял интересующимся, что это песня, поемая знаменитой артисткой Мэрилин Монро и означающая (тут он вынимал бумажку и вздевал очки на нос) «Я хочу быть через тебя целуема». Первое время люди толпой тянулись, чтоб только медведя послушать, а потом уже по привычке. Что значит учитывать психологию потребителя.

Напротив медведя повесили на стене рога. Тоже медвежьи. Мужик один работал у Дениса Ивановича, неизвестно, на какой должности числился, но взял его Денис Иванович за необыкновенную ушлость. За нее же потом и выгнал. Так вот, этот мужик, среди прочих приключений, приволок однажды мешок, из которого там и сям торчали… как это называется?.. отрожья, что ли; за ним следом шел разъяренный таксист, который кричал, что он ему всю обивку продрал на потолке и что если ему из соображений самозащиты нравится возить с собой свои рога, то пусть ездит общественным транспортом со сталинскими потолками, особенно троллейбусом, потому что они с ним города-побратимы, а ему, таксисту, пусть доплатит за ремонт потолочных перекрытий и общую дезинфекцию помещения. Денис Иванович, чтоб нейтрализовать этот буйный элемент, взялся сам ему доплатить, а мужик тем временем рассказывал, что эти рога добыл он, когда охотился в Карпатах, и что принадлежат они редкостному карпатскому медведю, который практически нигде не водится, размножается так, будто делает кому-то большое одолжение, и лицензию на отстрел которого дают только тем, кто сдаст макулатуры не менее чем на три экземпляра Красной книги. При этом указанный медведь (он даже привел его латинское название, Ursus carpaticus cornifer, seu ursus Schroederi, чем окончательно покорил Дениса Ивановича, имеющего вкус к точной детали) отличается крайней агрессивностью, особенно в период с марта по июнь, когда у него чешутся недоступные места рогов, и это именно то единственное время в году, когда местные власти дают лицензии на его отстрел. Медведь, изощренно таясь в скалах, подстерег мужика, мужик и ахнуть не успел, как между ними завязалась схватка, описание которой близко напоминало сцену из «Мцыри», но мужик, будучи на волосок от гибели, все-таки победил, благодаря чему эту историю Денису Ивановичу имеет удовольствие рассказывать он, а не медведь, и в качестве трофея вывез с Карпат рога освежеванного им хищника и фотографию, которая, будучи плохого качества, незамедлительно затерялась. Денис Иванович приобрел у него рога, вычтя из их стоимости сумму, пошедшую на таксиста, и распорядился прибить их против медведя, вследствие чего этот холл получил в обиходе название «Медвежьего выгона». Потом мужика выгнали за систематическое соблазнение официанток (при этом Денис Иванович произнес слова о том, что традиции отечественного меценатства, состоящие в оплате временной нетрудоспособности, ему социально чужды), но рога от него остались украшением ресторана.

Этот победитель медведей карпатских швартовался и к Жене Ящурко, но как раз в это время был пресечен. Про нее надо рассказать.

Был один подросток. Однажды, помирившись со своей подругой, собрался в знак этого сводить ее в кино. Он уже в дверях стоял, но мать заставила его поужинать: до ночи, говорит, уходишь. Он быстро сел за макароны по-флотски, глядя на них с недовольством, потому что он их не любил и потому что они были уже вчера. Когда она спросила, чего ты ковыряешься, он высказался о них в том смысле, что они позорят наш флот, и в подтверждение кинул в них вилкой. И так удачно, что макароны брызнули прямо на него и развесились аксельбантами по рубахе. Мать говорит: молодец. Остальное все в стирке. Он: не хрен макаронами-то кормить все время, от них, кроме жира, проку никакого! Мать ему: фигуру, значит, блюдешь? Это правильно. Ну, вот и иди голый теперь. Он скачет по дому в одних джинсах и кричит: дай что-нибудь, не май месяц – голым ходить. Мать говорит: ну, не знаю. Вот я блузку перешивала для тети Лениной дочки, хочешь – надевай. Он: ты чего городишь? Что я, в женском пойду? Мать: ничего другого предложить не могу. Она почти мужская. Пуговицы только на другую сторону. Он постоял секунду и, делать нечего, натесал эту дрянь, приговаривая: чтоб я за Оксанкой донашивал! она же штангист! тяжеловес! Мать говорит: нет, она сейчас занимается шейпингом и очень похудела, я ее видела на той неделе в автобусе. У нее было какое-то разочарование в любви, и она растолстела на время, а сейчас следит за собой; поэтому они и отдали мне блузку. Оксаночка – девушка с хорошим вкусом, я тебе всегда говорила, и учится в юридическом классе, и ты присмотрелся бы к ней. Стой, дай молнию застегну. Подросток, мельком взглянув в зеркало (интенсивно розового цвета, рюши на груди, густая полоска фальшивых пуговиц из перламутра, в карман хотел сигареты сунуть – тоже фальшивый. Почему у них все фальшивое?), говорит: спасибо, нечего мне к ней присматриваться. У меня есть уже. Мать: иди. Видела я, чего у тебя там есть. «Не начинай!» – крикнул он ей, показавшись лицом в комнате. Нацепив ветровку, он застегнул ее до горла. «Блузку заправь, – кричала мать вниз по лестнице. – Сзади торчит».