Овидий в изгнании - Роман Шмараков

Подросток еще стоял в коридоре, когда, спешно начистив картошки, мать вышла с кухни и велела идти переодеваться. На тахте лежала в готовности давешняя блузка и плиссированная юбка. По лицу матери читалось, что анекдотического настроения у нее нет. «Ты чего, мам?» – осторожно спросил он. «Ничего», – отчужденно сообщила она и, подумав, закричала: «Муж на пятом десятке нашел молодую девочку себе, работаю за гроши, шью на чужих, так лучше у меня будет очевидная дочь, чем неочевидный сын! Одевайся, я сказала!»

«Чье это?» – угрюмо спросил он с юбкой в руке. «Это тоже Оксаночки». «У ней бедра как абажур!» «Ничего-ничего. Ты надень, а там видно будет». «Где тут перед?» «Вот так. Молнию застегни. Повернись… ну, самый твой размер. Отлично сидит. Как на тебя куплено». Он взялся за блузку. «Тельник-то сними». «Это что?» – завопил он, упреждая ее движение. «Бюстгальтер. Не видел, что ли, никогда? А в кино что показывали? Не дергайся, не у дантиста». Она защелкнула его на спине, как затвор темницы. «Чем его набить, – произнесла она в таксидермических раздумьях. – Вон собачек возьми».

Две одинаковые плюшевые собачки, подаренные ее сослуживцами на прошлый Новый год, в печальной симметрии стояли на серванте, перемежая отражением красных хвостов отражения чешского хрусталя. Он запустил собачек за пазуху и синхронно поерзал ими в поисках верного соотношения. «Вот так они нас обманывают», – с ожесточением сказал он. Пока мать толкла картошку и грела молоко, он перед большим зеркалом разглядывал свою внезапную фигуру. Оксанина юбка, в самом деле, выгодно подавала линию бедер, и собачки сидели на нем как родные. Он попытался найти на голых коленках изображение улыбающегося лица, о котором читал в журнале, и, уверившись, что нашел, от души благословил это завершение дня матерным словцом.

Валерий Иванович пришел с бутылкой «Монастырской избы» и коробкой шоколадных конфет «Есть в светлости осенних вечеров».

– У меня один знакомый, – весело прогудел он с порога, – дизайнер по шоколадным плиткам. Сказки Пушкина, утро в сосновом лесу и все такое. Я его спрашиваю: где, Гриш, фантазия у вас? Ну, захочет взрослый человек взрослому человеку, там секретарше чьей-нибудь или мало ли кому, подарить шоколадку, – ну что он купит? «Аленку»? Это же несерьезно. Не можете вы, что ли, разработать несколько картин на разные случаи жизни? Или хоть бы «Взятие снежного городка» поместили, это национально, и подростки узнали бы что-то из отечественной живописи, или «Меншикова в Березове». А то ведь молодежь совершенно безграмотна в этом смысле, не как мы в юности художественные альбомы коллекционировали, Саврасов там, Бидструп… Он говорит: ну, почему только Аленка. Еще есть «Кузя, друг Аленки». Я ему: есть Кузя. Не будем отрицать. И все? Он: нет. Сейчас решено продвинуть линию сюжетов, связанных с этим кругом лиц. Лично я, говорит, выполнил в серии эскизов «Кузькину мать, свекровь Аленки». А трое моих коллег работают над многофигурной композицией «Знакомство с родителями жениха, или Показ Кузькиной матери». Я говорю: с кого писали мать-то? Он: мало ли такого добра. Модель на модели. Так вот, Свет, чтоб нам в жизни такие модели реже встречались!

Они чокнулись.

– Жень, неси картошку, – сказала мать.

– Как она у тебя? – слышал подросток с кухни. – Учится?

– Так. Не очень. Другие интересы.

– А чем собирается заниматься после школы?

– Не знает пока.

– Вот умерла у нас работа по профориентации. Вспомни, когда мы учились, приходили ведь из всяких техникумов, рассказывали, чему у них учат, какие есть в училище традиции, какие кружки, умели увлечь – а теперь молодежь сама себе предоставлена. Ну, согласись? На дискотеки ходит?

– Вот только что из кино.

– С парнями?

– С подругой.

– Ну, с подругой – это еще хорошо. Вот с парнями начнет, тогда держись.

Подросток ушел к себе и завалился на диван. Глухо был слышен разговор об однокурсниках, кто из них полысел, а кто наоборот, хорошо устроился. Заглянула мать: «Выйди к гостю, неприлично». Он вышел.

– Валер, ну ты сыра возьми. Хороший сыр. И селедка на тебя смотрит.

– Свет! вот знал бы я, что так тебя напрягу, – ей-богу, сто раз бы подумал, прежде чем возвращаться! Мне теперь перед тобой неудобно!

– Ну что ты городишь, видимся раз в двадцать лет и будем еще селедку жалеть…

– Женя! – обернулся Валерий Иванович от селедки, сытно блеща глазами. – Ну, расскажи мне: какие у тебя увлечения?

– Какие увлечения, – глухо сказал подросток. – Я ударник.

– Капиталистического труда?

– На барабане, – пояснила мать. – И на тарелках. Такой гром стоит.

– Ну, и где ты на барабанах?

– Нигде. Так, с ребятами.

– С ребятами, – многозначительно заметил Валерий Иванович. – Слушай, а хочешь, я тебя в группу определю?

Подросток прислушался.

– Иришка Хрустальная, – отнесся он к матери, – приходит и говорит: Валерий Иванович, как бы нам группу создать. Мы хотим такой лирический квартет. Только у нас пока не весь состав подобран. Я говорю: Ирин, ну какие проблемы. Я, чем смогу, поддержу. Тренировкам только это мешать не будет? Она: нет, ну Валерий Иванович, вы же меня знаете, меня дома уже ревнуют к секции, что я с ними не бываю никогда, все праздники с девчонками. Я, говорит, на электрогитаре, а еще одна девушка поет. А ударника у них как раз и нет; я спрошу у нее завтра, и если еще не нашли, то тебе сам Бог, так сказать, велел.

Подросток слушал.

– Она уже название придумала, – прибавил Валерий Иванович. – «Розы и Ружья». Это с юмором; в смысле, что мы, дескать, хоть и розы, – она, правду сказать, кровь с молоком – но у нас в случае чего и ружья наготове. Только придется тебе в секцию записаться. Могут не одобрить ударника со стороны. Ты как насчет из пневматики стрелять? – поинтересовался он.

– Легко, – с оттенком пренебрежения отозвался подросток.

– Ну как, Свет, отпустишь в женскую команду? Может, медалей не завоюет, но красивый спорт, да и коллектив хороший, такие девчонки уважительные, никогда никакой дерзости, дни рождения все в секции отмечают, пирогов всегда напекут… Да, глядишь, в самом деле споются, будет квартет – чем черт не шутит?

– Я-то что, – сказала мать. – Лишь бы учебе не вредило.

– Ни в коем случае. Там с этим строго. Всегда держат связь с администрацией школ, с классными руководителями; потому что, правильно, если у человека никакой элементарной ответственности перед обществом, то профессионально учить его стрелять – это абсурд, согласись?

– Конечно, – сказала мать. – Кто из них выйдет. Какие там матери и жены. Вот это я тоже еще не понимаю, женский бокс, что это такое? Девки друг друга бьют. Я этого никогда не смотрю.

– Вот и отлично. Значит, завтра я с Иришкой переговорю и вам звякну – слышишь, Жень? Договорились. Ну что, девчонки, переходим к танцам? – спросил он. – Музыка есть у вас какая или в скукоте сидите?