100 магнитоальбомов советского рока - Александр Исаакович Кушнир

столице стали тиражироваться через подпольных распространителей, которых в народе прозвали «жучками» или «писателями». «Я отдавал «писателям» альбомы бесплатно, — вспоминает всегда болевший за рок-идею Тропилло. — Для того чтобы информация распространялась, в стране необходимо было создать оптимальные экономические условия. Зато потом скорость движения альбомов напоминала алгебру чисел Фибоначчи — с нею не сравнится ни один завод. С помощью подобной математики мы таки прошибли стену совка. Мы пробили ее буквально в три секунды».

Московский «союз писателей» подобная идеология интересовала во вторую очередь. Прежде всего это была отлично организованная коммерческая инфраструктура. Ее ядро составляло около десяти человек, обладавших как немалыми региональными связями, так и значительными техническими мощностями. Дома у каждого из «писателей» находилось несколько магнитофонов высшего класса, огромная фонотека и целая система эквалайзеров и шумоподавителей. Очень важным моментом было и то обстоятельство, что члены этой магнитофонной концессии старались не только тиражировать музыку, но и записывать ее. Некоторые из подпольных дистрибьюторов сумели приобрести профессиональные студийные магнитофоны Revox, позволявшие фиксировать музыку прямо на репетиционных точках.

«Когда я впервые услышал по Moscow World Service песни «Воскресения» и «Машины времени», у меня создалось впечатление, что жизнь проходит мимо, — вспоминает «писатель» Виктор Алисов. — Спродюсировав со своим приятелем Юрой Севостьяновым запись первого альбома «Браво», я почувствовал, что живу не зря».

...Каждая вторая сессия сопровождалась непрогнозируемыми ситуациями. Порой альбомы записывались в совершенно неправдоподобных местах — к примеру, в сыром подвальном помещении мясокомбината имени Микояна (группа «Динамик»). Страсть брала верх над разумом, и магнитофоны проносились даже внутрь здания Министерства иностранных дел на Смоленке. В актовом зале этой цитадели развитого социализма отважились фиксировать свои опусы музыканты «Альфы» и «Рондо». «В лифте нажмите кнопку шестого этажа, — заговорщицки шептали на ухо подпольным звукорежиссерам местные продюсеры. — Смотрите, по ошибке не попадите на пятый — там работает Громыко. Если вас начнут обыскивать, нам всем наступит конец».

Запись альбома «Центра» «Чтение в транспорте» осуществлялась в мастерской музыканта «Метро» Юрия Царева. «Мы с владельцем “Ревокса” уже заканчивали работу, когда Царев схватил огромный кухонный нож и встал с ним в дверях, — вспоминает Александр Агеев. — “Вы отсюда никуда не уйдете, пока не запишете и мой альбом”, — прорычал он. Мой напарник не на шутку перепугался — пришлось сидеть до утра, пока Царев не записал все песни “Метро”».

Второй альбом «Альфы» дописывался в одном из обнинских кабаков. «Дело было зимой, — рассказывает Агеев. — Мы поехали в ночь, завернув Revox в теплое одеяло. Приехав в Обнинск, обнаружили, что ресторан оцеплен двойным кольцом милиции. Уже второй час кряду там продолжалась массовая потасовка. Электрички обратно не ходили, и нам волей-неволей пришлось дожидаться окончания побоища. Наконец-то попав внутрь, мы обнаружили, что весь пол в ресторане усеян битым стеклом. Пока подметались осколки, мы записывали под “болванку” вокал Сарычева, который пел не в микрофон, а прямо в пульт. Так создавался знаменитый альбом “Бега”».

Записанные «на выезде» опусы доводились до ума в домашних условиях — выстраивался необходимый порядок песен, производилась коррекция частот и «гасились» шумы. После тщательной чистки оригиналы альбомов дублировались на 38-й скорости и тиражировались по стране. «С 9 до 17 я работал старшим инженером, потом приходил домой и успевал за вечер переписать до десяти альбомов, — вспоминает Агеев. — Оклад старшего инженера составлял 120 рублей. На пленках я зарабатывал в три-четыре раза больше».

«Магнитофонные деньги» моментально вкладывались в производство. На них закупалась новая техника и многие-многие километры высококачественной ленты. Часть средств вкладывалась бизнесменами от магнитиздата в закупку оригиналов. «Мастертейпы покупались в складчину десятью-двенадцатью компаньонами, — вспоминает “писатель” Андрей Лукинов. — Как правило, стоили оригиналы недешево — от 50 до 200 рублей, в зависимости от предполагаемого спроса. Это была унифицированная цена за смежные права с другими “писателями”».

Многие из «писателей» не знали своих коллег ни в лицо, ни по имени, работая строго внутри треугольника «добытчик оригиналов — звукорежиссер-реставратор — ответственный за связи с общественностью (то есть с клиентами)». Эта система, как и многие другие организационные новшества, была введена в действие самым опытным из «писателей» — Валерием Петровичем Ушаковым.

Представительный 40-летний седовласый мужчина в квадратных роговых очках, он в год московской Олимпиады напоминал руководителя крупного промышленного предприятия. Это впечатление не было обманчивым — воглавляемый им «союз писателей» вскоре тиражировал по стране десятки тысяч катушек за сезон.

...Все началось с «Рекламного приложения» к газете «Вечерняя Москва», в котором публиковали свои объявления начинающие авантюристы и прожженные романтики: «Продаю на катушках записи советской эстрады». Ну разве не романтизм делать деньги на таком «уникальном» явлении, как «советская эстрада»? Другое дело, что под словом «эстрада» большинство «рекламодателей» понимали вовсе не ту музыку, которая звучала в телепередаче «Песня года».

Объявления Ушакова отличались от сотен подобных рекламок наличием слова «покупаю»: «Покупаю и продаю записи советской эстрады». Уже тогда Валерий Петрович готов был вкладывать средства в проекты, казалось, безнадежные с коммерческой точки зрения...

Внимательно изучив объявления подобного рода, Ушаков постепенно знакомится с инициативной группой будущего «союза писателей»: Сашей Агеевым и Володей Гороховым, Михаилом Баюканским и Геной Левченко, Виктором Алисовым и Юрой Севастьяновым, Валентином Щербиной и Игорем Васильевым. Запомните эти имена. От этих людей тянулись ниточки к десяткам «писателей» второго эшелона, а от них — в сотни городов, деревень и хуторов нашей необъятной родины.

Как уже упоминалось, у каждого члена «писательского» цеха дома была крупная фонотека и внушительный комплект звукозаписывающей аппаратуры. Дефицитные магнитофоны высшего класса покупались в комиссионных или в «Березке», приобретались под видом списанных на производстве или в Комитете по телевидению и радиовещанию по статье «шефская помощь». Соответствующие документы с печатями и просьбой институтского профкома «оказать содействие» прилагались.

Наиболее оригинальным методом добыл себе один из магнитофонов Агеев. «На станции метро «Щербаковская» я увидел грустного вида негра в ушанке, который тащил по платформе запечатанный в картонную коробку новенький Akai, — вспоминает Агеев. — Мое сердце остановилось, и я перестал дышать. Меня волновали только два вопроса: умеет ли негр разговаривать по-русски и успею ли я сбегать на работу за деньгами». В тот же вечер дома у Агеева появился японский катушечный магнитофон, который служит ему верой и правдой по сей день.

Стартовый капитал на приобретение аппаратуры добывался «писателями» по-разному. Бывшие одноклассники Алисов и Севостьянов шили клеенчато-холщовые сумки с «фирменными» трафаретами — от Marlboro до «Беломорканала». Агеев был связан с портным-самоучкой, который за несколько часов превращал купленный в ГУМе брезент в почти