100 магнитоальбомов советского рока - Александр Исаакович Кушнир

В других городах сила наезда на рок не особенно отличалась от столичной. В Южно-Сахалинске в опалу попал один из крупных дистрибьюторов, имевших прямую связь со столичным «союзом писателей». В Ижевске было арестовано несколько народных умельцев, занимавшихся разработкой и производством специальных приставок для обработки звука. В Одессе пять лет тюрьмы получил звукорежиссер Стас Ерусланов, в студии звукозаписи которого были найдены пленки с анекдотами про Брежнева.

Неудивительно, что в экспортированном на Запад альбоме Курехина и «Новых композиторов» «Насекомая культура» вместо гордого «АнТроп» теперь красовалась надпись «звукорежиссер 000».

В Питере милиция установила слежку за Лешей Вишней, который записывал вместе со Свиньей панк-альбом «Гавно». «Выйти на улицу было невозможно, поскольку по пятам нас преследовали одни и те же зеленые «Жигули», — вспоминает Вишня. — Затем сотрудники 4-го управления КГБ приезжали ко мне домой и предупреждали, что «не надо этим заниматься. Не стоит». Искали пленки, но не нашли. Одна из них была спрятана в холодильнике, вторая — в газовой плите. Я, конечно, дико пересрал, но записывать все равно продолжал».

Несмотря на глобальный стрем, отчаявшиеся музыканты порой шли на риск и отсылали свои работы на Запад, где фрагменты альбомов звучали в передачах русской службы «Би Би Си» или «Голоса Америки». Контекст подобных радиоэфиров был, как правило, идеологическим. Именно таким, довольно небезопасным образом приобрели скандальную популярность подпольные творения «Трубного зова», «Бэд бойз» и «Мухомора». Последствия не заставили себя долго ждать.

После серии «разоблачительных» статей в прессе (изобилующих тезисами из серии «Внимание! Магнитофонный рок!») рядом региональных управлений культуры были выпущены так называемые «запретительные списки», в которых значилось более 70 западных и около 40 советских рок-групп. «Учитывая тот факт, что в последнее время значительно обострился интерес зарубежных туристов к творчеству некоторых самодеятельных вокально-инструментальных ансамблей и рок-групп, а также учитывая факт радиотрансляции их произведений, считаем необходимым запретить проигрывание магнитофонных записей самодеятельных ВИА и рок-групп, в творчестве которых допускается искажение отображения советской действительности, пропагандируются чуждые нашему обществу идеалы и интересы».

Выход запретительных списков датируется осенью 1984 года, но разрушительный эффект этой кампании продолжался еще несколько лет. Разгар гонений на «союз писателей» пришелся на 1985–1986 года. Судя по всему, что такое перестройка и ускорение, официальные лица понимали по-своему.

Саше Агееву повезло чуть больше других. Вместе с Володей Гороховым он попал в облаву, устроенную милицией во время концерта «Странных игр» в ДК Коммуны. Однако после «винта» «Браво» подобные страсти воспринимались словно детские игрушки. А в игрушки надо было играть по соответствующим правилам. Завернув Revox в детское одеяло, Агеев с Гороховым перевязали магнитофон бечевкой и вынесли из Дома культуры как грудного ребенка.

После этого случая Агеев стал, как сейчас принято говорить, «более осмотрительным в связях». По совету супруги он спрятал свои магнитофоны внутрь румынской стенки, отгородив их от посторонних взглядов при помощи зеркальных дверей. «У тебя квартира теперь как гимнастический клуб, — говорили Агееву приятели, увлеченно разглядывая в многочисленных зеркалах собственное изображение. — Кстати, а куда ты подевал все магнитофоны?» Вопрос повисал в воздухе улыбкой Чеширского кота и медленно безответно таял...

«С новыми иногородними клиентами я теперь знакомился лично, — вспоминает Агеев. — Долго общался с ними на тему музыки, оставлял у себя жить и проверял, нет ли среди них «подсадных». Только после подобных бесед я начинал отсылать им пленки».

Поскольку метод отправки катушек наложенным платежом себя быстро изжил (вызвав небезосновательные подозрения на почтах), Ушаков и Левченко решили ввести в действие абонементную систему. Суть ее состояла в следующем. Клиент покупал книгу и отправлял ее в столицу ценной бандеролью. Дело было хорошее, поскольку читать официально изданные книги пока еще никому не запрещалось. Даже в СССР.

В книгу вкладывался конверт, в котором находилась купюра достоинством в сто рублей. Это означало, что клиент из города Икс продлевает «подписку» и автоматически получает из Москвы все новые записи. Естественно, что посылки с катушками отсылались не с того отделения, на которое приходила ценная бандероль, а совершенно с другого.

Отделения связи и «связные» менялись, как перчатки, — чтобы не примелькаться. Конкретно у Ушакова пересылкой занимались старшие дети — будущий скрипач Илья и будущая певица Илиана (ученики соответственно 10 и 8 классов). Чувствуя общую напряженность ситуации, Валерий Петрович сжег блокнот с адресами иногородних «писателей», а их координаты перенес в нотную тетрадь для сольфеджио. Был даже придуман специальный код.

Шифровка была несложной. Вместо названий городов в тетрадь вписывались номера населенных пунктов в атласе СССР. Цифровые коды городов, номера домов и квартир обозначались при помощи нот, а между собой разделялись при помощи тактов. Если бы подобное «музыкальное произведение» увидел специалист с консерваторским образованием, он наверняка бы решил, что автор этого опуса сошел с ума. Однако с ума сходить никто не собирался — несмотря на то, что Ушакову приходилось запоминать наизусть названия десятков улиц — словно контрразведчику высокого класса...

К сожалению, подобная конспирация оправдывала себя лишь частично. С осени 1985 года на квартирах Ушакова, Левченко и Баюканского начались обыски. «Источники информации» у правоохранительных органов на этот раз были самые разные. Гену Левченко подловили в безобидной ситуации — во время переезда на новую квартиру. Сердобольные старушки, увидев рано утром у входа в подъезд нагромождение магнитофонов и коробок с катушками, оперативно позвонили «куда следует». Спустя час Левченко и его супруга Наталья давали показания в разных комнатах ОБХСС Гагаринского района.

Мишу Баюканского «заложила» хозяйка арендуемой им зеленоградской квартиры. Вскоре его комната с аппаратурой была опечатана, а сам Баюканский вместе с беременной женой и ребенком фактически оказались на улице.

Ушакова подвели иногородние приятели, «засветившие» его вторую квартиру, снимаемую специально для хранения резервной техники и аудиоархива. Дома у Валерия Петровича состоялся обыск, а его самого начали периодически вызывать на допросы к следователю. «После всех этих обысков я еще в течение нескольких лет вздрагивал, услышав телефонный звонок», — говорит Ушаков.

«Союз писателей» вынужден был в срочном порядке уйти в глухую оборону. «Мы оперативно начали уничтожать все улики, — вспоминает Алисов, который сжег корешки сотен почтовых переводов, хранившихся на квартире у Севостьянова. — Теперь мы ходили по улицам и постоянно оглядывались по сторонам».

Вопреки пессимистическим прогнозам, длились тяжелые времена недолго. Имея немало друзей с бурным диссидентским прошлым, Валерий Петрович во время допросов на Лубянке держался более чем уверенно. «В общении с КГБ и ОБХСС нашим главным козырем было отсутствие финансовых улик, — вспоминает Ушаков. — Я знал правила игры и