Река надежды - Соня Мармен

– Я ни к чему вас не принуждал. Вы сами дали согласие, Изабель!

– Нет! – вскричала она, вырываясь. – Нет! Я никогда не давала своего согласия! Это все моя мать… Это из-за матери! Она… Она мне угрожала, но я не хотела…

– Изабель, ваша матушка заверила меня, что тот человек вас бросил, – проговорил Пьер тоном человека, совершенно сбитого с толку. – Я думал…

– Нет! Нет! Нет! – повторяла она, раскачиваясь с закрытыми глазами и теребя дрожащими пальцами ткань своей ночной сорочки.

Пьер обнял ее и нежно привлек к себе. Она еще долго оплакивала все то, что у нее украли…

– Изабель, я люблю вас, – прошептал Пьер, зарываясь лицом в ее спутанные волосы. – Вы его забудете, я сделаю все, чтобы вы забыли…

Он поцеловал ее в лоб, потом попытался поцеловать в губы. Руки его стали гладить тонкий батист рубашки. Тело Изабель напряглось, от поцелуя она уклонилась.

– Нет, я не хочу! Не хочу забывать!

– Вам придется, мой ангел! Вы – моя жена перед Богом. Вы принадлежите мне.

– Принадлежу вам? – спросила она, холодно глядя на него. – Принадлежу вам? Я никогда вам не принадлежала, Пьер Ларю! Мое сердце отдано другому. Я не смогла бы скрыть это от вас, даже если бы захотела, и вам это прекрасно известно. Этого не изменить, потому что я поклялась любить его перед Господом!

– Чушь! Вы – моя жена! – Голос Пьера стал жестче, равно как и его жесты, когда он крепко прижал ее к себе.

В горле у Изабель пересохло, живот свело болью. Какой абсурд! Рыдая в голос, она стала отбиваться, но Пьер не желал ее отпускать. В своей избыточной любви он упорно хотел убедить ее, а если не выйдет – то и заставить себя полюбить. Какое-то время они сражались на кровати среди измятых простыней, пока он не прижал ее спиной к матрасу, удерживая в таком положении весом своего тела. Глядя в зеленые с золотыми искорками глаза молодой женщины, обжигавшие его своим гневом, он произнес тихим, но твердым голосом:

– Вы – моя жена, Изабель, что бы вы об этом ни думали! Ясно? Нравится вам это или нет, но мы связаны брачными узами по обычаю Римско-католической церкви. Вы обязаны повиноваться мне и хранить верность до тех пор, пока смерть не разлучит нас. И поверьте, я позабочусь о том, чтобы все так и было!

Он медленно наклонился и прижался губами к груди Изабель, которая виднелась в открытом вороте сорочки, а потом запустил туда и руку. Когда же дрожащая от ярости женщина попыталась вырваться, он грубо толкнул ее обратно на постель и начал все заново, преисполненный решимости доказать, что, будучи супругом, может делать с нею все, что захочет.

– Вам мало того, что вы уже получили? – с ненавистью прошипела Изабель. – Вы не наигрались с Элизой?

Его движения замедлились, а потом он и вовсе замер. Но уже через мгновение Пьер быстро встал на колени, задрал подол ее ночной сорочки и расстегнул ширинку. Он взял ее грубо, не давая высвободиться из своих объятий-тисков, заглушая протесты поцелуями. Когда все кончилось, он упал на нее сверху. Боль в душе была так сильна, что Изабель даже не попыталась шевельнуться. Он привстал на локте, а потом, не глядя на нее, перекатился на постель. Теперь в комнате слышались только потрескивание огня и их прерывистое от утомления и гнева дыхание. Он протянул было к ней дрожащую руку, но она мгновенно ее оттолкнула. С губ ее сорвалось рыдание.

– Я… Я прошу вас простить меня.

– Надеюсь, вы получили большое удовольствие, мой супруг, – произнесла Изабель хлестко. – И запомните, это был последний раз, когда вы смогли надругаться надо мной.

Он молчал. Но дыхание его участилось. Она продолжала:

– Элиза уйдет из этого дома завтра же. Вы выплатите ей все, что положено, и отправите обратно к отцу. Причину придумайте сами. Мы будем жить согласно условиям брачного контракта, который мне навязали, но дверь моей спальни для вас отныне закрыта. Извольте быть осмотрительным в выборе любовниц и не вздумайте с ними откровенничать. И еще: я не желаю больше видеть таких картин, как сегодня, под своей крышей! Никогда! Габриель не должен страдать из-за перемены в наших отношениях, вы меня поняли? Что касается Мари… Если я узнаю, что вы к ней прикоснулись… я клянусь вам, Пьер, я попрошу развод, и Габриель…

– Нет! Нет… – едва слышно воскликнул он, приподнимаясь. – Вы не отнимете у меня сына…

– Он – мой сын!

– Изабель, для Габриеля я – единственный отец, которого он знает, и я его люблю. Так же, как и вас. Господи, ну почему, почему?..

Отчаявшись, Пьер умолк и обхватил голову руками. Зная, что он говорит от сердца, Изабель не стала возражать. Он прав. Для Габриеля он – единственный отец, тот, кто искренне любит его и оберегает.

– Все зависит от вас, Пьер!

Он вышел из комнаты, волоча ноги, и аккуратно закрыл за собой дверь. Изабель наконец осталась одна. В комнате еще витал смешанный запах дорогого одеколона и выпитого накануне алкоголя. Изабель уставилась в потолок. Ей хотелось плакать. Она закрыла глаза и прикусила губу, чтобы сдержаться. Нет, она не заплачет! Она будет сильной ради Габриеля, ведь сын – единственное, что у нее осталось…

День был погожим, небо – ясным. Теплый воздух проникал в дом сквозь распахнутые настежь окна. Мари разложила печенье на блюде и поставила его на поднос. Элиза, как и было условлено, покинула особняк семейства Ларю на следующий же день после прискорбного события. При этом она горько плакала. Юной индианке приходилось теперь работать больше обычного, но она не жаловалась.

– Не надо! – сказала Изабель, вставая. – Побудь лучше с Габриелем и помоги ему умыться перед полдником. Я сама отнесу поднос в кабинет. Сколько у нас сегодня посетителей?

– Трое, а если считать и мсье Ларю, то четверо, мадам!

– Отлично! – отозвалась Изабель, доставая из буфета четыре чайные чашки.

Мари улыбнулась в знак признательности и вышла через дверь, которая вела во двор. Изабель стояла и смотрела ей вслед. «Странное дитя!» – подумала она. Девочка родилась и воспитывалась в племени могавков до пятилетнего возраста. Ее отец-алкоголик жестоко избивал не только жену, но и старших дочерей и, как поговаривали, неоднократно их насиловал. Мари увезли из родного поселка миссионеры, чтобы защитить ее. Девочку поручили заботам монахинь, опекавших Центральную больницу в Монреале.

Когда ей исполнилось девять, коммерсант по фамилии Мерсье взял ее в свой дом прислугой, потому что его жена заболела после рождения девятого ребенка. Мари разговаривала мало, но она любила детей и умела за ними ухаживать. Супруга хозяина через некоторое время скончалась. Вконец разоренный и больной вдовец оказался не в состоянии заботиться о своем потомстве. Детей разобрали родственники, и юная служанка лишилась места. По счастливой случайности опись имущества семьи Мерсье составлял Пьер. Так Мари оказалась в доме нотариуса в качестве няньки маленького Габриеля.