Ярость Антея - Роман Глушков

От нацеленного на соседний Марусинский район южного конца трещины со скоростью около двадцати метров в час двигалась по земле удивительная аномалия. Она представляла собой ежесекундно удлиняющуюся полосу шириной в десяток шагов. Все, что оказывалось в ее пределах – грунт, мелкий мусор и пожухлая трава, – каменело так же, как до этого окаменели берега провала. Причем если тот или иной объект выступал за границы этой полосы или был выше полуметра, он «черствел» лишь частично. Эта закономерность четко прослеживалась на деревьях, чьи стволы превратились в монолит лишь у корней.

На противоположной оконечности разлома, что характерно, ничего подобного не наблюдалось.

Окаменелая тропа являлась лишь верхушкой вертикальной монолитной жилы, уходящей в землю, очевидно, на глубину разверзнутого провала. Вдобавок ко всему аномалия еще и увеличивалась в размерах! Да так быстро, что, продолжай она расти с такой же скоростью, уже через трое суток эта полоса отвердевания грозила достичь Марусинского района!

И ладно, если этим все ограничится, что само по себе уже было чревато катастрофой. Ученые уповали на лучшее, но, как люди трезвомыслящие, почти не сомневались, что наблюдают образование нового разлома. Или, точнее, прогрессирование существующего. Гигантский замок-молния – вот что напоминала трещина и двигающаяся от нее аномальная полоса. Первая, соответственно, олицетворяла собой расстегнутые половины этого замка, а вторая – ту его часть, которой еще только предстояло расстегнуться.

Но что за неведомая сила формировала в земле монолитную жилу, которая раскалывалась вдоль и становилась крепчайшей опалубкой для стен колоссальной траншеи? Все происходящее на границе Кудряшовского и Марусинского районов больше напоминало не стихийный тектонический катаклизм, а систематизированный процесс, управляемый неким высшим разумом. Вот только цели его продолжали оставаться неясными.

Худшие прогнозы ученых полностью оправдались. Через неделю Тропа Горгоны (такое неофициальное название получила растущая аномалия) протянулась на юг почти на четыре километра, углубившись на территорию Марусинского района – на тот момент полностью эвакуированного. Все это время геологи работали в три смены, пытаясь если не остановить катаклизм, то хотя бы понять его природу. Много шуму наделал эксперимент, в ходе коего поставленная на пути Тропы клетка затвердела вместе с посаженными в нее крысами. Даже привыкшим к подобному жертвоприношению во имя науки ученым было жутко глядеть на то, как испуганно верещащие грызуны на глазах превращаются в натуральные окаменелости. Благо, смертельную угрозу представлял только постоянно движущийся край аномалии. Уже в сантиметре позади него начиналась вполне безопасная зона. Иных же причин для утешения в ближайшие дни у исследователей явно не намечалось.

Теперь образование разлома протекало на порядок сокрушительнее. Четырехкилометровая трещина с грохотом распахнула свой зев средь бела дня, изуродовав лик города чудовищным шрамом, сросшимся воедино с тем, что возник неделю назад севернее. Деревья, здания и опоры ЛЭП, через которые прошла Тропа, оказались уничтоженными, когда та раскололась. Соседствующие с ней объекты либо также разрушились, либо устояли, но были засыпаны земляным валом, вновь вздыбившимся по обе стороны трещины. Несмотря на то, что ее появления ждали, без жертв не обошлось. Группа чересчур самоуверенных геологов оказалась вблизи от аномалии при ее расколе и в полном составе упала в провал. Туда же отправился армейский бронетранспортер, экипаж которого патрулировал Тропу. Солдаты решили сфотографироваться на фоне плаката, запрещающего приближаться к ней, за что и поплатились, когда начертанное позади них предупреждение сбылось именно в эту минуту.

Однако не успел новый переполох сойти на нет, а Тропа Горгоны уже двигалась дальше, взяв курс на аэропорт Толмачево.

Ширина трещины оставалась неизменной, однако ее неуемный рост вызвал шумиху не только в Новосибирске и соседних регионах, но и за рубежом. В европейских и американских научных кругах также обсуждались приходящие из Сибири сводки. А скорость движения Тропы возрастала день ото дня. И когда она перечеркнула взлетно-посадочные полосы городского аэропорта и разверзлась в третий раз, о ней, наконец, заговорил весь мир. Двенадцатикилометровый новосибирский разлом стал одной из главных тем телевизионных новостей, подлив масла в огонь всеобщей неразберихи Третьего Кризиса.

К исходу второй недели по берегам провала раскинулись мобильные лагеря геологических институтов со всей России. Вот только проку от массированного научного десанта было чуть. Еще дюжина разведывательных модулей сгинула бесследно во мраке бездны. Опыты с выходящими из строя и вновь начинающими работать электроприборами заводили в тупик всех без исключения экспериментаторов. Мощнейшие помпы выкачивали из пропасти кубометры воздуха, но вопреки законам физики газообразная субстанция упрямо не желала подниматься на поверхность. Чтобы сдвинуть исследования с мертвой точки, требовался доброволец, готовый изучить странный туман в его естественной среде. Но поскольку не подверженные кризисному настроению геологи отнюдь не стремились к самоубийству, желающих соваться в разлом не было.

Дружное нежелание рискнуть жизнью ради науки подогревалось результатами опытов над животными. Их спускали вниз и окунали в туман как в обычных клетках, так и в герметичных контейнерах. Все без исключения подопытные – от крыс до шимпанзе, – поначалу впадали в панику, но прекращали беситься, едва достигали газообразной субстанции. В таком же спокойном состоянии мохнатые первопроходцы возвращались обратно независимо от того, сколько времени они проводили под землей: часы или считаные секунды. Однако что таилось за этим молчаливым спокойствием, выяснилось на примере первого же помещенного в карантин подопытного.

Забившаяся в угол контейнера, на вид совсем не агрессивная крыса увидела тянущуюся к ней руку лаборанта и, не издав ни звука, яростно набросилась на нее, словно вступив в бой с хищником. Несмотря на прочную защитную перчатку, незадачливый исследователь лишился трех пальцев, пока не сумел стряхнуть наземь озверелого лабораторного грызуна. И, вероятно, получил бы еще множество укусов, если бы сразу не растоптал крысу каблуком.

С остальными подопытными дела обстояли похожим образом. Не проявляя поначалу признаков агрессии, они хладнокровно выжидали момент, чтобы напасть на человека. И если им это удавалось, утихомирить взбесившееся животное можно было лишь нашпиговав его пулями. Электрошок и снотворное не помогали, потому что элементарно не действовали. Помимо молчаливой, но дикой ярости, «первопроходцы» демонстрировали также полную невосприимчивость к боли и поразительную живучесть. А умирая, испускали из себя, судя по всему, облачко той самой субстанции, за образцами которой геологи безуспешно охотились вот уже две недели.

Казалось бы, теперь, когда выяснилось, как извлечь искомое из земных недр, ученые должны были наконец-то заполучить необходимые материалы. Ан нет – покинув мертвые тела зараженных животных, туман тут же уходил в землю и растворялся в ней без остатка (в те дни Душа Антея еще не переселялась из погибшего носителя в живого, предпочитая возвращаться в свою колыбель; такие переселения стали нормой лишь после образования «Кальдеры»). Задержать утекающие буквально сквозь пальцы образцы не удавалось – они проникали даже сквозь стенки абсолютно герметичных контейнеров.