Третья Мировая Игра - Борис Гайдук

Разбудили, показалось, в ту же минуту.

Все тело будто в параличе, еле-еле пошевелиться могу. Какие-то люди рядом вповалку лежат, полумрак, смрадная сонная духота. Где я? Что это? Чумной барак? Тюрьма? Могила?

Я же в игре… Или мне все это приснилось? Приснилось, что вчера бились с немцами, отняли у них мяч, а потом всю ночь в темноте его катили?

— Подъем, живо! Подъем! Сейчас прикажу палатки рубить! Подъем!

Нет, не сон. Так все и было, хотя и самому теперь в это не верится.

Выполз наружу. Падает тихий снег. Белый свет режет глаза.

Между палатками ходит какой-то тренер, сердится, покрикивает.

Как же все болит! Зачем я здесь оказался? Игра? Ну и что? Мне ведь дома надо быть. Провеять зерно, чтобы до сева не истлело в амбарах, кормить из соски телят, их у нас в этом году четверо народилось, сразу две двойни, тонконогие, слабенькие, а молока у коров пока мало. Еще собирались с отцом перекладывать в бане каменку. По вечерам сидеть с книгой, учиться или просто читать ради интереса. А я вместо этого — в игре. Какой я игрок? Ничего не умею, ничего не знаю…

— Сюда, браток, сюда! Вот горячая вода, вот полотенце. Умойся, сразу в себя придешь…

Кто-то в синей фуфайке тянет меня за рукав. Из игровой прислуги, похоже. Парень совсем молодой, мой ровесник или годом-двумя старше.

Плеснул водой в лицо, обтерся.

Не унывай! Известно, что первая ночь в поле самая трудная. А вам еще такое испытание выпало. Но ничего, привыкнете.

Я надеюсь…

Зубы чистить будешь?

Какое твое дело: буду не буду. Что за обращение? Как с дитем малым.

— Я Никита, денщик вашего десятка. Если будешь — вот твоя щетка, номер триста восемь, со звездочкой и зеленой ручкой, вот порошок. А если предпочитаешь после завтрака зубы чистить, тогда потом меня кликни. На стоянках я всегда рядом с вами. Чуть что — сразу ко мне обращайся, не стесняйся…

Выговор у парня не наш: окает, проглатывает окончания слов.

— Спасибо…

Потихоньку вылезли из палаток остальные. На рожи смотреть страшно — осоловелые, измятые, припухшие.

Командиры распоряжаются, денщики с водой и мылом туда-сюда снуют.

— Никита! А где это… ну, короче говоря, сортир?

— А нигде. Ночью ведь лагерь ставили. Князь всего четверть часа на установку палаток дал. Через пятнадцать минут, говорит, защитники должны спать. Какой уж тут сортир? Отойди подальше в лес, и все дела. Туалетная бумага нужна?

— Нет. А вообще давай…

Кормят завтраком. Та же самая гречка с мясом, тот же безвкусный чай. Каша вдобавок еще и не прогрелась как следует. Есть не очень хочется, но понимаю, что подкрепиться надо, потому что обед неизвестно когда будет. Антон тоже через силу жует. Ворчит:

— Что же это, Миха, нас теперь каждый день одним и тем же кормить будут?

Откуда же я знаю? И какая, собственно, разница, чем будут кормить, если вся жизнь полностью перевернулась? Главное — ноги на следующем переходе не протянуть, а кормежка — дело десятое.

— Нет, скоро все наладится! — встрял тот же вездесущий Никита. — Это пока только временная неразбериха. При быстрой контратаке всегда так получается. Обозы отстают, снабжение нарушается. Скоро все будет хорошо.

Ишь, что говорит: «Всегда так получается». Бывалый.

— Скажи-ка, брат, а давно ли ты при команде прислуживаешь?

— Скоро девять лет. Начинал еще с отрядом князя Хвостова, потом с Александром Даниловичем ходил, потом, как Александра Даниловича главным назначили, со старшим тренером Шугаевым. Теперь вот к вам прикрепили.

Надо же. Тоже ветеран своего дела. И не лень ему добровольно по лесам и болотам за игроками шататься. Я бы ни за что в командную обслугу не пошел. Тяготы почти те же, а почета почти никакого.

— А что же в игроки не пошел?

— Ну скажешь тоже! В игроки не возьмут. Ростом не вышел. Да и боязно. Вон как вас поколотили!

— Это точно…

— Лучше уж я здесь свое маленькое дело для команды сделаю.

Руки-ноги размялись, теперь хотя бы двигаться могу. Эх, залезть бы на печь да проспать еще часов десять!

Вместо этого командуют построение.

— Я тренер Ярыжкин Сергей Вадимович! — наш новый начальник представился.

Смотрю — а это тот самый человек, что к князю вчера меня звал. Я думал, денщик или посыльный, ан нет — тренер.

— Сегодня и завтра ваши три сотни будут под моим началом. Ближайшая задача такова — идем скорым маршем до условной отметки севернее Терещева. Прибыть туда мы должны к десяти часам вечера. Там до четырех часов утра спим. Поэтому чем раньше придем, тем больше времени останется на сон. Потом катим мяч.

Ничего себе! Целый день идти, спать всего шесть часов и снова мяч катить? Да кто же это выдержит? Где полузащитники?

— Я все понимаю. Будет очень трудно. Но сейчас нам надо жилы рвать, а мяч подальше от Москвы увести. Катить придется вам, больше пока некому. Через день-два мы должны соединиться с отрядом тренера Якова Голубкина, там есть свежаяполузащита. Тогда нам всем полегче станет.

Как это меня в такую передрягу занесло? Снег, холод, труд непосильный, начальники кругом. Вальке Сырнику челюсть выбили. Васька и вовсе желтую карту получил. Хотел играть, вот и наигрался. Соломон Ярославич, бедный, самой жизни лишился, и все за то, чтобы мяч отобрать. Немец, может быть, завтра назад мяч заберет, а Соломона Ярославича уже не вернуть. Кто же теперь у нас на воеводство сядет? Соломон Ярославич, казалось, вечный был воевода у нас. А тут такая беда. Все наши калужане, наверное, плачут сейчас по нем горькими слезами. Вернее, нет, сейчас, наверное, победе радуются. Плакать после будут.

Этот Ярыжкин маленький, плюгавенький, соплей перешибешь, а туда же — понукает, командует, пыжится. Бросить, что ли, все да идти домой? Кто меня остановит? Написать прошение об отчислении и поминай как звали.

Тронулись в путь. Вольно идем, без строя. Кому теперь этот строй нужен? Мозоли мои, кажется, почти прошли. Хорошие у наших лекарей оказались пластыри.

Оглянулся — прислуга разбирает лагерь. Запрягают в сани лошадей, складывают палатки и утварь, грузят поклажу. Работают быстро, умело. Только сейчас начал я понимать, сколько народу на игру работает. На экране их не особенно часто показывают, а выходит, что на каждого игрока чуть ли не трое человек разного персонала приходится. Грузчики, кучера, денщики, лекари, повара, костровые. Никита наш девять лет по обозам мотается. Еще при каждом тренере несколько ассистентов и гонцов. Не говоря уже про операторов и обозревателей, этих вообще как собак нерезаных.

Прошли пару километров по морозцу, оклемался я окончательно, и хандра моя постепенно развеялась. И правда — отчего это я грусти столько напустил? Спросонья, не иначе. Это ведь не кто-нибудь, а мы мяч у немцев отняли и теперь быструю контратаку по левому краю ведем. На всю жизнь слава и уважение. Ваську только жалко. Сюда бы его сейчас, он бы и сам не унывал, и других приободрил. Как он кричал, когда в атаку шли! Всех, можно сказать, воодушевил! Без него наверняка такой решительной победы не случилось бы. При атаке, что ни говори, первый смелый удар больше всего значит.