Под ударом - Александр Афанасьев

решение, что отказ от звания вора, сделанный в «Белом Лебеде», считается недействительным. Она была одним из инициаторов такого решения. Так — с…и обломались, но у них было и много других способов сделать человеку жизнь в клеточку.

И сейчас, Ирина испугалась. Хотя понятно, что женщину в мужскую колонию никто не затрюмит… а все-таки.

— Угрожаете, гражданин начальник?

— С чего вы взяли?

…

— Кстати, гражданин начальник… нехорошо.

— Я человек вольный.

— Я знаю.

Судья посмотрел куда-то вверх, на кроны берез. Скоро — они дадут листву…

— Вообще-то есть мнение «Белый Лебедь» закрыть

Ирина снова вздрогнула

— Мое мнение…

Вот это дела…

— И за что деловым людям такое послабление, гражданин начальник? — контролируя голос, спросила она.

— Вам? Да ни за что. Вы что-то читали про Фиделя Кастро?

Ирина припомнила… есть.

— Это… Куба, да?

— Она самая. Так вот — он как-то раз дал амнистию всем уголовникам. И переправил их в США, как врагов режима. Понимаете?

Ирина просекла мгновенно.

— То-то они там шороху дали…

— Не то слово. В Майами теперь опасно на улицу выйти.

Оба замолчали. Судья осмотрелся, потом вдруг встал, легко для своих лет присел на корточки, погладил первые зеленые ростки, пробивающиеся из-под земли

— Завтра пойдете в ОВИР[10], — сказал он в пустоту. Подадите документы на визу. Вам их сделают быстро. Полетите в США. Знаете, Брайтон-Бич?

— Слышала.

— Наведете там справки. Осмотритесь. Посмотрите, кто и чем дышит. Сколько человек там можно разместить… Потом вернетесь. Пустите слух. Мы сейчас начинаем новую программу выдворения. Болтуны всякие. Инвалиды пятого пункта[11]. Кто хочет с ними — не вопрос. Дела пересмотрим. Пусть берут на себя политическую статью и уматывают.

Ирина подумала — так-то Вору западло на себя политику брать. Но… или в «Белом Лебеде» подыхать, или в Америку. Разница есть.

— … Вместе с вами поедут и наши люди. Их не выявлять.

Ирина подумала — умны. Черти…

— Вам то это зачем? — искренне спросила она.

— Мне… видите ли, Ирина Генриховна… я не верю в исправление тюрьмой. Ни разу не видел исправившегося в тюрьме зэка. Одни сидят. Другие на вышках их охраняют. Из тюремной системы выходят люди или сломанные, или озлобленные. А мы — строим новое общество. По хорошему, Ирина Генриховна — всех ваших… воров в законе надо бы расстрелять. Так было бы правильно. Но только сейчас не сталинские времена. И вот я подумал — что делать? У вас по истории что в школе было?

— Не помню.

— Так вот, на заре Советской власти было такое интересное дополнение к Уголовному кодексу. Смертная казнь — была приравнена к высылке из страны. Это были равнозначные меры. Убрать человека из страны — было все равно, что убрать его из жизни.

— Никогда не слышала — поразилась Ирина

— Было, было. Расстрелять мы вас не можем. А вот убрать из советского общества — можем.

Ирина размышляла. Сотрудничать с властью — то еще западло. А вот в Америку уехать…

— Будете нам помогать по мере сил оттуда. За это — вашим здесь послабление будет. Ну и… пусть и в Нью-Йорке тоже нельзя будет на улицу выйти. Там ведь во всех зонах главная — администрация.

Что-то темное и опасное ворохнулось в душе Ирины… ах, так? Значит, и там администрация зэка жмет?

Ничего. Перекрасим зоны. Были красные — станут черные[12]…

Они еще не знают, кто такие русские воры в законе.

Но узнают!

— Сколько?

— Что — сколько?

— Сколько заплатите за услуги?

Судья покачал головой

— Как нехорошо, Ирина Генриховна. А то у вас денег нет. Я-то думал, вы согласитесь помочь собратьям сидящим…

— Ты меня в активистки не записывай, начальник. Бесплатно только активистки работают. Да и ту — кум колбасой подкармливает. И в кабинете на диванчике дерет… Деньги мне и правда не нужны. Две вещи нужны.

— Это какие?

— Первая — скажите, чтобы мне во Внешторгбанке рубли на доллары поменяли. Что я — с пустыми руками поеду?

— А второе?

— Второе? Когда вернусь, пусть меня твои псы через депутатский зал проведут, без досмотра. И сумки пусть без досмотра.

Судья моментально понял — Ирина сама поездку профинансирует.

— До машины не поднести?

— А что, пусть и поднесут. У вас вон какие пехлеваны здоровые. А я женщина слабая…

— Да, вы — слабая…

Помолчали.

— Завтра. Это же время, та же машина. Съездите туда, потом обратно привезут. На Пушкинской[13] свои порядки.

— А вы-то откуда знаете?

— Не наглейте, Липман. Всему есть свой предел. Сделаете дело — в Шереметьево вас встретят. Поедете от ВЦСПС[14].

— Премного благодарна.

— Как договариваться будете?

— Уж как-то, товарищ народный судья.

— Я уже давно не народный. И не судья. Впрочем, ученого учить только портить. Не договоритесь — лучше оставайтесь в США.

— Само собой.

— Только воровать там не думайте. Там за это сразу тюрьма.

— У нас тоже не медали дают.

Липман хотела уже подняться, но остановилась.

— А вопрос можно?

— Разрешаю.

— Зачем вам все это?

— Что — это?

— Ну… с американцами.

Судья присвистнул.

— Вот так вопрос. Зачем?

— Да просто… знать хочу. Вы же знаете кто я, а я — кто вы. Вам-то зачем?

— Зачем… Ну, хорошо. Вот вы, Ирина Генриховна. Наворовали на квартиру, на дачу, на машину. Закопали пару банок с золотом где-то на дачке. И что — всё? Совсем — всё? А вот американцев опрокинуть — по-настоящему опрокинуть, как у нас умеют — вот это вопрос. Я когда в должность вступил, с делами знакомился, меня одна вещь поразила: за последний год по всему миру четверо советских разведчиков погибло при подозрительных обстоятельствах, и след явно ведет туда. А сколько американских разведчиков погибло так же? Ноль! Просто — боятся люди… Ответственность на себя не берут, да и просто — боятся. А что если и мы — так же? Поняли, Ирина Генриховна?

Она кивнула

— Поняла.

И вдруг она поняла, что вражда — со страной, с народом, в которой ее тихо воспитывали родители, с которой она жила — как то утихла…

Москва — Вюнсдорф. Штаб Группы советских войск в Германии

. 2 августа 1988 года

В соответствии с назначением Николай должен был прибыть в ГДР, в штаб Западной группы войск. Было два пути — либо самолетом на один из аэродромов, либо поездом. Погода была плохая, причем плохая надолго — и Николай выбрал поезд, надеясь хоть немного отоспаться в дороге.

До Вюнсдорфа ходил отдельный поезд, 17-й скорый, Москва — Вюнсдорф. Билеты ему продали по брони, хотя