«Сатурн» под прицелом Смерша - Анатолий Терещенко

Козлов нашел, как говорится, общий язык с подчиненными, которые делали вместе с ним общее дело — защищали, как могли, Родину. Он уходил с головой в работу, которая называлась службой. Поэтому Александр уважал себя за то, что сумел найти честный контакт — без унижений, без пошлых изгибов — между своей совестью и совестью окружающих.

Комбат сидел на корточках с картой. Столом являлся пенек огромной сосны, срезанной недавно неизвестным лесокрадом. Над ним висел в качестве крыши кусок плащ-палатки. Вечерело. Прохладный воздух вошел в ноздри, освежил гортань и заполнил легкие. Минут через 10 заморосил мелкий дождец. В голове от этого прояснилось. Он прикидывал по карте, как лучше организовать оборону подразделения.

С огромной сосны, стоящей рядом, свалилась за шиворот холодная водяная не капля, а каплища. Он вздрогнул от неожиданности и подумал: «Надо же… словно прицеливалась и попала в цель — за шею». В миг от неожиданности он быстро нагнулся, уперся ладонями в колени, вскочил и зафыркал.

И тут, словно снег на голову, прервала ход оборонных мыслей возвратившаяся с задания группа разведчиков.

Один из них, самый говорливый, красиво рассказал удивительную историю. Вражеский эшелон с боевой техникой на подъеме забуксовал и покатился вниз. Оказалось, два подростка, движимые своими маленькими чудачествами, смазали рельсы густым слоем то ли солидола, то ли свиного жира — смальца на протяжении несколько сот метров крутого подъема железки.

Козлов по этому поводу, распираемый восторгом изнутри, пошутил:

— Сильное оружие, после которого немецкие составы могут остановиться только во Владивостоке — не помогут им паровозные «песочницы».

Бойцы захохотали…

Оружия ополченцам не хватало. Однажды после очередного артиллерийско-минометного налета противника погибло много наших красноармейцев и командиров, в том числе и вооруженных. Когда Козлов с группой воинов своего потрепанного в боях батальона направились в сторону леса, он услышал недалеко стрекочущий звук неприятельского пулемета. Рукой он подал команду — приказал всем залечь.

«По ком же немец так яростно стреляет в сторону воронки?» — задал себе вопрос комбат.

В бинокль он увидел жуткую картину. Когда стрельба внезапно прекратилась и воронку стали окружать фашисты, забрасывая ее гранатами, из нее вдруг выполз испачканный гарью и глиной наш солдат. Потом он приподнялся и встал в рост. Он был весь посеченный осколками. Все его обмундирование было красного цвета. На щеке висело на сосудах белое глазное яблоко. Немцы прекратили стрелять и бросать гранаты. Они застыли, словно под действием гипноза — оцепенели от ужаса. По всей вероятности, один гитлеровец не выдержал и решил из «гуманных» соображений закончить мучения советского воина броском гранаты. И тут произошло чудо — солдат быстро наклонился к упавшей под ноги долговязой с деревянной ручкой гранате и «возвратил» ее окружавшим немцам. Тут же раздался оглушительный взрыв. Снопами попадали фашисты и наш герой…

«Умирает тот, кому суждено умереть, — рассуждал про себя комбат. — И не нам судить природу или судьбу. Здесь нам очевиден принцип: жизнь — Родине! Честь — никому! Видать опытный воин. Знал, что немецкие гранаты взрываются на несколько секунд дольше, чем наши. Поэтому и среагировал правильно».

Эту историю он довел солдатам.

После того, как группа Козлова двинулась дальше, надеясь пробиться из окружения, один безоружный ополченец, увидев в кустах нашего убитого воина, побежал добыть таким образом винтовку. Она лежала под телом красноармейца, покоившего на животе в луже мочи и крови. Он перевернул погибшего и вытащил оружие из-под несчастного, а затем побежал догонять своих побратимов по отступлению…

Бежал и про себя подумал: «Все получилось быстро в добыче оружия!» Винтовка была тяжела для студента, почти подростка фигурой, но им завладело чувство удивительной легкости — теперь он с оружием в руках! И может защититься…

Группа Козлова шла без тылового обеспечения, но есть всем хотелось. Спасали крестьяне, но не везде. Однажды под вечер Козлов послал нескольких ополченцев в деревню с просьбой помочь провизией. Во дворе одной из изб они увидели анемичного старика, успокаивающего такого злого пса на привязи, что шерсть на загривке у четвероногого сторожа не опускалась. Селянин назвал себя Тихоном. Потом он, оглядываясь по сторонам, высказался так:

— Чужих, ворожих глаз немало в округе хаты… Я вам вынесу сам кусочек сала и хлебыну, а вы посядьте он там, в кущах, — тихо проговорил хозяин и пошел в избу. Перед дверью он щелчком отправил окурок на землю, проследив, куда он упадет. Огненная точка описала плавную дугу и пропала в густой влажной траве. После этого он успокоился — везде было много сухой соломы и подсохшего сена. Куряка, очевидно, боялся пожара из-за неосторожности.

— Надо рассредоточиться, — скомандовал Козлов, поймав себя на мысли, где он находится. Он понимал необходимость осторожности и бдительности — каждого в бинокль не разглядишь. Это он подумал на тот случай, если крестьянин приведет с собой полицаев. Голодным и измученным мужикам не надо было приказывать — все укрылись в густых зарослях лещины.

Минут через 20 дед принес брусок желтого сала и теплую ржаную булку хлеба.

— Уходьтэ хлопци, с ентого мяста… каратели на хутори, идут швыдко сюды, — предупредил партизан Тихон на белорусско-польском суржике.

Скоро густой лесной массив проглотил горстку наполовину невооруженных патриотов. Даже с этим усеченным отрядом народных мстителей Козлову удавалось не только отбиваться от полицаев и карателей, но и громить мелкие подразделения и части немцев из засад.

В октябре погода стала сумбурной. С утра небо было окрашено в лазоревый цвет. Солнце поднялось быстро. Но к полудню внезапно набежавшие с запада лохматые, похожие на растянутую вату, тучи отправили на землю крупные сырые хлопья раннего октябрьского снега.

* * *

Уже через месяц после начала Великой отечественной войны стало ясно, что военная доктрина Советского Союза, изложенная в «Боевом уставе» РККА (бить врага на его территории), оказалась мифом. Войска вермахта стремительно наступали и уже к началу осени приблизились на опасное расстояние к Москве. К началу октября обстановка стала близкой к критической — в окружение под Вязьмой и Брянском попали 60 советских дивизий.

В середине октября в Москве началась паника, о которой уже много чего написано очевидцами тех тяжелейших для страны дней, и стала очевидной некоторая растерянность советского руководства во главе со Сталиным. Скоро стало известно от местного жителя, якобы слушавшего радио, что советское правительство подалось всем составом в Куйбышев.

— Какое ты слушал радио? — спросил Козлов.

— Праведное, правдивое, советское, — последовал ответ мужика.

Красноармейцам от этого ответа еще больше стало тревожно и грустно.

Козлов, тут же спохватившись, успокоил солдат: