Дин Рид: трагедия красного ковбоя - Федор Раззаков

Он начался с того, что каюры стали натаскивать актеров правильно водить собачьи упряжки (их было пять). Как ни странно, но лучше всех этот процесс освоила Рената Блюме. Видимо, потому, что она была единственной женщиной в группе и собаки быстро ее признали. У Дина управлять упряжкой получалось хуже: собаки никак не слушались его команд, хотя он старался изо всех сил и во всем слушался своего каюра. Поэтому в эпизодах, где не было крупных планов, Дина заменял дублер – Виктор Аречайвун (Круга заменял Иван Айметпергин).

Снимать начали с эпизода приезда Кита в городок золотоискателей. Последних изображала массовка в лице… студентов музыкального училища и консерватории из Петрозаводска, которые отдыхали на турбазе в Косалме.

На следующий день начали снимать гонки на упряжках, в которых участвовали Дин и Манфред Круг. Стоит отметить, что отношения между двумя актерами были далеки от идеальных. Круг был известным в ГДР актером, снялся в полутора десятках картин и имел репутацию неуживчивого человека. Он никогда не лез в карман за словом и всегда говорил то, что думал. А поскольку он считал Дина человеком, активно прислуживающим власти, однажды сказал ему это прямо в лицо. Как мы помним, Дину уже неоднократно приходилось попадать в подобного рода ситуации, поэтому он должен был к этому привыкнуть. Но, поскольку в ГДР подобное с ним случилось впервые, он воспринял это крайне болезненно. Тем более конфликт случился с человеком, с которым ему предстояло тесно общаться на протяжении продолжительного времени. Вот почему едва съемки эпизодов заканчивались, как Дин и Круг тут же расходились в разные стороны.

Стоит отметить, что и со своей будущей женой Ренатой Блюме Рид тоже общался не так тесно. Обычно Дин предпочитал проводить время перед съемками в автобусе за чтением произведений своего любимого писателя Ромена Роллана, а Блюме предпочитала отдыхать в компании Конрада Петцольда или других актеров. Поэтому попыток ухаживать за ней Дин даже не предпринимал.

Гораздо приятнее ему было общаться с советскими людьми, которые относились к нему тепло и доброжелательно. Начиная от персонала в гостинице и заканчивая прохожими на улицах Петрозаводска.

Как-то, отдыхая после прогулки по городу на скамейке в тенистой парковой аллее, Дин стал делиться своими впечатлениями о встречах с петрозаводчанами с пожилым переводчиком из «Интуриста» Иваном Андреевичем.

– Почти десять лет я приезжаю в Советский Союз и каждый раз не перестаю восторгаться вашими людьми, – говорил Дин. – Все-таки вы и американцы – совершенно разные люди. У моих земляков тоже много прекрасных черт. Они деловиты, собранны, энергичны. Как и вы, они очень любят шутки. Однако все они – разобщенные люди, поскольку сама жизнь в Америке делает их такими. Такое распространенное выражение, принятое у вас, – «поговорить по душам» – американцам почти неведомо. Они даже на уличных скамейках стараются сидеть поодиночке. Когда я жил в Нью-Йорке, меня всегда это поражало: где-нибудь в Сентрал-парке или на Ривер-сайд-драйв вдоль Гудзона люди сидели по одному человеку на скамейке, как будто боялись, что кто-то нарушит их одиночество. А у вас все скамейки в парках забиты людьми, поскольку даже незнакомые люди ищут общения друг с другом.

Выслушав этот монолог, Иван Андреевич улыбнулся и в продолжение темы сообщил собеседнику еще одну сногсшибательную новость:

– Вы, наверное, сильно удивитесь, Дин, но я вам признаюсь, что дверь своей квартиры я запираю только ночью. А днем она всегда открыта, так как нам совершенно некого бояться. Думаю, в том же Нью-Йорке подобная смелость тоже мало кому будет понятна.

Чтобы читатель не посчитал эти слова голой пропагандой, приведу официальную статистику того времени. Возьмем хотя бы 1972 год. В Советском Союзе тогда было совершено 1 064 976 преступлений, в США – 5 891 900. Из них умышленные убийства составляли – 15 129 (СССР), 18 520 (США); изнасилования – 13 368 (СССР), 46 430 (США), разбои – 6 635 (СССР), 374 560 (США).

Находясь в Петрозаводске, Дин подружился с членами сборной СССР по боксу, которые приехали в Карелию на очередные сборы и жили в той же гостинице, что и он. Иной раз после съемок Дин любил приходить в номер к тренеру команды Владимиру Воробьеву (в прошлом знаменитому боксеру), который оказался интересным собеседником. Под водочку они с Дином и переводчиком подолгу беседовали на самые разные темы.

Как выяснилось, Воробьев тоже одно время жил в Германии, правда, не социалистической, а фашистской. В пять лет он вместе со своей мамой и сестрами попал в оккупацию и вскоре угодил в гитлеровский концлагерь под Бременом.

– В отличие от большинства пленных нам повезло – мы жили в относительно сносных условиях, – рассказывал Воробьев. – Мы попали в интернациональный семейный лагерь. Там нас берегли как дешевую рабочую силу. А я к тому же подлежал германизации. Знаешь, что это такое?

Поскольку Дин ни о чем подобном не слышал, Воробьев продолжил:

– То есть меня должны были сделать «чистокровным арийцем». Для этого я прошел специальную комиссию, и со временем меня должны были передать на воспитание в немецкую семью или в специальный детский приют. Но до этого дело так и не дошло.

А в лагере я занимался музыкой – играл в тамошнем оркестре. Там я познакомился с немецким мальчишкой, который бегал в школу мимо лагеря. Он был сыном эсэсовского генерала и жил неподалеку – в собственном родовом замке. Мы с ним подружились, и он мне здорово помогал – носил сласти, одежду, которая была формой гитлерюгенда. А однажды я даже некоторое время жил в его замке. Ганс тогда заболел, подхватил воспаление легких и попросил своих родителей привести меня к нему. И его отец-генерал выполнил просьбу сына. И несколько дней я жил в этом замке, причем родители Ганса относились ко мне вполне дружелюбно. Хотя потом Ганс мне рассказал, что когда его отец узнал о том, с кем встречается его сын, он его здорово выпорол.

– Кроме того генерала вы еще кого-нибудь видели из нацистской верхушки? – поинтересовался Дин.

– Я видел еще Геринга, но это было мельком. Он проезжал мимо лагеря в свое имение, а я стоял вместе с другими детьми вдоль шоссе и махал его кортежу флажком. Совсем как сегодня встречают правительственные делегации.

– Значит, в фашистском плену вы не видели никаких ужасов? – с недоверием спросил Дин.

– Я же говорю, что в нашем лагере были сносные условия. Но это не значит, что так было в других. Например, рядом с нами был лагерь советских военнопленных, который немцы называли Собачьим. В последние дни войны немцы его затопили, уничтожив сразу 35 тысяч заключенных. Кстати, такая же участь должна была постигнуть и нас, поскольку немцы не хотели оставлять свидетелей. У нас, детей, ведь и кровь брали для переливания раненым немецким солдатам.

Освободили нас твои земляки-американцы. Правда, впечатления у меня от встречи с ними остались не самые радостные. Они привезли нам советские газеты с публикациями о судах над немецкими пособниками и стали запугивать наших родителей, что всех, кто работал на фашистов, дома ожидает каторга. В итоге большинство тех, кто сидел с нами в лагере, испугались и уехали в Англию. Но моя мама поступила иначе. Она заявила, что является женой красного командира и желает только одного – воссоединения семьи. Но, когда мы вернулись на родину, нас определили в фильтрационный лагерь в Гродно. И мы даже поначалу пожалели, что вернулись обратно. Но потом нас, как семью майора Красной Армии, который геройски погиб в первые дни войны, отправили в Тульскую область, в город Сталиногорск, откуда мы родом.