Ассортир - Алексей Викторович Иванов

смог довести до ума ни его суматошно толкавшие друг друга с крыши небоскрёба его завышенной самооценки прямо на язык мысли, заставляя того рефлекторно сблёвывать их размазанные в «лепешки» слов трупы, ни его самого – до дома. Хотя и видели, что Ганимеду, с перепою, уже откровенно плохо.

Глава91.Сказка

Так что когда на судно «Геолог Приморска» во Владивудстоке явилась Юлия, чтобы подарить Зевсу «рафаэлку» своей нежнейшей любви, и сокрушённо сказала:

– Ты не поверишь, но случилось самое-самое плохое событие в твоей жизни!

Он лишь завис на секунду и тут же спросил:

– Неужели Ганимед помер?

Юлия даже не удивилась тому, что он сразу же разгадал её нехитрый ребус и сдалась, ведь «ничего глупее и придумать надо было», как любил шутить Ганимед.

– Да.

– «Он кувыркнулся и пропал», – лишь вздохнул Зевс, вспоминая строку из его песни «Религия», – совершил тот самый магический «Кувырок назад».

И замолчал, мысленно кувыркаясь вслед за ним. Снова и снова… Смотря на Юлию, как на Вестника Смерти.

Кто знает, почему именно родители решили назвать её Юлией? Быть может, они хотели видеть в ней Юлия Цезаря в юбке, пророча той грандиозное будущее? В отличии от Шотландки. А может быть потому, что она постоянно юлила и не желала признаваться Зевсу в своих изменах? Как знать. Даже тогда, когда он упирал её шпагой логики к стенке. Наглядно доказывая ей, что она просто не могла ему не изменить. И та на минутку внезапно обмякала и замолкала. И выдавливала из себя уже не оправдания, а скупые слезы. Молчаливо свидетельствующие отнюдь не в её защиту, а в красно-речивое стыдливым румянцем на щеках доказательство её вины. В которой Юлия и после признания в этом её психики уже через пару минут, взяв себя в руки, и сама не желала верить. Пытаясь опровергнуть очевидные на глазах доказательства своей вины, выдавая это за помутнение рассудка. И за то, что он на неё «слишком сильно давил!» Срывая ей резьбу. Не давая возможности опять выкрутиться. Никак не решаясь олицетворить себя с образом Изменницы, который он через недостатки её же поведения прямо из неё же тут и выдавливал. В её искренние слёзы. Тем более что своим огнеупорным отрицанием устоявшегося летом факта, она буквально исполосовала его бичами подозрений. Говоря ей после этого:

– Измены есть лишь тогда, когда есть любовь. Так что ты никогда мне не изменяла. Ты просто делала то, что тебе больше нравится. Разве твоя вина, что я нравлюсь тебе меньше?

Ставя её в тупик. То есть – лицом к стене, задрав юбку. Заставляя вспомнить во время секса о том, как в то далёкое для других, но не для них обоих время, когда Зевс был Филиппом-вторым, он заточил её за подобную же измену ему в башню до конца её жизни. И теперь бессознательно жутко боялась повторения данного инцидента. Ведь после этого он женился тогда не на ней, а на английской принцессе. Ставшей теперь учительницей английского языка. Символично, не правда ли? Да-да, на Елене-прекрасной. Бог большой шутник! И теперь жалел только о том, что в этой жизни ему, из-за Юлии, этого так и не удалось. А Юлия – тогда – до конца своих дней так и оставалась в башне. Задумчиво потирать «башню». Несмотря на то, что его к этому времени уже давно разжаловали в рядовые. Обыватели. Чтобы он смог подружиться с Ганимедом. Или из-за столь непристойного в той жизни – с ними обеими – поведения? Как знать. Но память у неё в воображении и до сих пор играла с ней всё ту же злую шутку, и Юлия и до сих пор его немного побаивалась. Как минимум – снова потерять. Сама уже не зная почему. В силу привычки, что ли. Или следуя в глубоком русле мучительно сделанных тогда выводов, углублённых в башне потоками её бурных слезоточивых фантазий: о том, как английская принцесса мстила ему за неё в своей постели – со своим драгуном. О чём доносили Юлии её любовники, которых Зевс тут же казнил, одного за другим. Жалея только о том, что и в этой жизни уже не может с ними сделать того же самого. Хотя теперь и не наблюдала в Зевсе уже ничего королевского, кроме его всё столь же завышенной самооценки.

А затем, наконец-то прервав его «минуту молчания», Юлия сочувственно добавила:

– Я понимаю, какие громадные ты строил на него планы. Ты ведь рассчитывал, что он станет твоим генералом!

– Я просто хотел оживить его, как Урфин Джус12 оживлял своих Дуболомов, – вздохнул Зевс, выходя из транса. – И сулил ему пост Генерала из красного дерева, как одному из первых. Но он так и не смог поверить ни в одну из своих Сказок.

И если Александр Македонский после подобного случая с аватаром Ганимеда так расстроился, что тут же заболел и умер от лихорадки, то Зевс чудовищным образом пересилил себя и остался жить. Ради будущего их империи!

Поэтому, как только Юлия стала – минетом – разводить его на дорогие туфли, Зевс, чтобы прямо не идти в отказ (прервав минет), начал увещевать её:

– Ты хоть понимаешь, что мне, для того чтобы окончательно бросить море, как ты этого хочешь, и начать полноценно работать в такси, необходимо сменить машину. «Кариб» слишком старый и уже не годится для этих целей. Да и правое крыло у него помято.

– И не только крыло, – добавила Юлия. Немного языка в этот волнующий его процесс.

– Да, Елена любила танцевать на капоте на фоне окрестной панорамы, когда мы заезжали с ней на сопки, – восхищённо вздохнул Зевс. – А для того чтобы купить более или менее пригодную для такси машину, мне необходимо заработать как минимум полторы тысячи баксов. А ты каждый раз приезжаешь из Нахадаки ко мне на судно и постоянно высасываешь – через минет – из меня деньги. Что за грубый шантаж?

– Ты не хочешь, чтобы я к тебе приезжала? – не поняла Юлия, прервав минет. Мучительно долго для него ожидая положительного ответа.

– Конечно же, я этого хочу! – тут же улыбнулся Зевс, взяв дело (голову Юлии) в свои руки. – Тем более что все матросы, глядя на тебя, тут же начинают мне завидовать! Что такая красавица – и сама! – ездит ко мне в такую даль после каждого моего рейса на Японию, словно девочка по вызову! Как только я тебе звоню с рейда. Но я хочу, чтобы ты поняла,