Жуков - Владимир Дайнес

…29 марта Г.К.Жуков по вызову Ставки В ГК самолетом вылетел в Москву. В связи с плохой погодой самолет сделал вынужденную посадку в Минске, и оставшийся путь Георгий Константинович проделал на поезде. С 31 марта по

3 апреля он работал в Ставке и Генштабе над планом Берлинской операции.

Принимая Жукова, Сталин отметил, что немецкий фронт на западе окончательно рухнул, и, видимо, противник не хочет принимать мер, чтобы остановить продвижение союзных войск. Между тем на всех важнейших направлениях против советских войск он усиливает свои группировки.

К этому времени Сталин располагал личным посланием Верховного главнокомандующего союзными войсками в Европе генерала Д.Эйзенхауэра. Тот сообщал, что в его планы входит окружение и разгром немецких войск, оборонявших Рур, а также изоляция данного района от основной части Германии. «Я рассчитываю, — отмечал Эйзенхауэр, — что эта фаза (операции) завершится в конце апреля, а может быть, и раньше, и моя следующая задача будет состоять в рассечении войск противника посредством соединения с Вашими армиями». Взятие Берлина Эйзенхауэр не планировал. Это видно и из его письма начальнику штаба армии США генералу Д.Маршаллу: «В любое время, когда мы сможем взять Берлин без больших потерь, мы, конечно, это сделаем. Но я полагаю, что неразумно, с военной точки зрения, в данных условиях делать Берлин главной целью… Если учесть тот факт, что война ведется в политических целях, и если Объединенный комитет начальников штабов решит, что взятие Берлина войсками западных союзников имеет значение большее, чем чисто военные соображения на этом театре, то я с готовностью внесу необходимые изменения в свои планы…»

1 апреля Сталин направил ответ Эйзенхауэру:

«Вашу телеграмму от 28 марта 1945 года получил.

1. Ваш план рассечения немецких сил путем соединения советских войск с Вашими войсками вполне совпадает с планом Советского Главнокомандования.

2. Согласен с Вами также и в том, что местом соединения Ваших и советских войск должен быть район Эрфурт, Лейпциг, Дрезден. Советское Главнокомандование думает, что главный удар советских войск должен быть нанесен в этом направлении.

3. Берлин потерял свое прежнее стратегическое значение. Поэтому Советское Главнокомандование думает выделить в сторону Берлина второстепенные силы.

4. План образования второго дополнительного кольца путем соединения советских и Ваших войск где-либо в районе Вена, Линц, Регенсбург также одобряется Советским Главнокомандованием.

5. Начало главного удара советских войск приблизительно — вторая половина мая. Что касается дополнительного удара в район Вена, Линц, то он уже осуществляется советскими войсками. Впрочем, этот план может подвергнуться изменениям в зависимости от изменения обстановки, например, в случае поспешного отхода немецких войск сроки могут быть сокращены. Многое зависит также от погоды.

6. Вопрос об усовершенствовании связи между нашими войсками изучается Генеральным штабом, и соответствующее решение будет сообщено дополнительно.

7. Что касается неприятельских войск на восточном фронте, то установлено, что их количество постепенно увеличивается. Кроме 6 танковой армии СС на восточный фронт переброшено: три дивизии из Северной Италии и две дивизии из Норвегии».[452]

Ответ не содержал точных сведений о направлении главного удара и времени начала наступления советских войск — Сталин прекрасно сознавал, какое политическое значение будет иметь взятие Берлина, и не стремился подстегивать к этому союзников.

Ответ Сталина сыграл свою роль: Эйзенхауэр отклонил настойчивую просьбу Монтгомери о выделении ему десяти дивизий для наступления на Берлин, более того, передал из состава 21-й группы армий, которой командовал Монтгомери, 9-ю американскую армию в состав 12-й группы армий генерала Брэдли. Тот разделял точку зрения Эйзенхауэра, считал, что взятие Берлина будет стоить около 100 тысяч солдатских жизней, а это «слишком большая цена престижного объекта, особенно учитывая, что мы его должны будем передать другим». Комитет начальников штабов, а затем и президент Ф. Рузвельт решение Эйзенхауэра поддержали.

Иначе думал премьер-министр Великобритании У. Черчилль. 1 апреля он направил президенту США телеграмму следующего содержания:

«Ничто не окажет такого психологического воздействия и не вызовет такого отчаяния среди всех германских сил сопротивления, как нападение на Берлин. Для германского народа это будет самым убедительным признаком поражения. С другой стороны, если предоставить лежащему в руинах Берлину выдержать осаду русских, то следует учесть, что до тех пор, пока там будет развеваться германский флаг, Берлин будет вдохновлять сопротивление всех находящихся под ружьем немцев.

Кроме того, существует еще одна сторона дела, которую вам и мне следовало бы рассмотреть. Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток и что в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять. Это кажется разумным и с военной точки зрения».[453]

Но эта телеграмма У. Черчилля стала по существу последней попыткой добиться пересмотра решения Эйзенхауэра о наступлении войск западных союзников в направлении Лейпцига и Дрездена.

В это же время в Москве, в Ставке ВГК, обсуждались детали плана Берлинской операции. После докладов А.И.Антонова, Г.К.Жукова и И.С.Конева было решено наступление на Берлин начать 16 апреля, не дожидаясь поддержки 2-го Белорусского фронта, чьи основные силы решали задачу ликвидации группировок противника в районе Данцига и Гдыни. Жукову предстояло наступать в первые дни с открытым правым флангом, но ждать было нельзя — к Сталину поступила информация, что германское руководство активизировалось в поисках сепаратных соглашений с английским и американским правительствами. Представлялось весьма вероятным, что немцы прекратят всякое сопротивление на западе и откроют англо-американским войскам дорогу на Берлин, лишь бы не сдать его русским.

Во время совещания у Сталина Конев заявил, что его войска тоже хотят участвовать в штурме Берлина, а разграничительная линия между ними и фронтом Жукова не позволяет сделать этого. Верховный, подойдя к карте, зачеркнул часть разграничительной линии, проходящей юго-западнее Берлина: пусть город штурмует тот, кто первым в него ворвется. У Жукова возникло опасение, что это потребует дополнительной увязки взаимодействия, иначе войска фронтов перемешаются и нарушится управление, как это уже было под Харьковом в 1943 году. Конев воспринял жест Сталина по-своему: