МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева - Леонид Млечин

— Шепилов отражал обывательские настроения небольшой части интеллигенции — писателей и художников, которые в своих произведениях высказывали недовольство руководством партии… Отсюда началось его грехопадение. Шепилов заигрывал с творческой интеллигенцией. Если внимательно прочитать его выступления на съезде композиторов и художников, то очень бледно показана руководящая роль партии в искусстве.

Всеволод Анисимович Кочетов, главный редактор «Литературной газеты», получив слово, стал жаловаться:

— Я хочу сказать, что писательская организация знала, что что-то на литературном фронте тормозится и что эти действия идут со стороны Шепилова. Он сознательно делал плохое дело, он распустил на этом участке литературный фронт.

Первый секретарь ЦК компартии Казахстана Николай Ильич Беляев кричал на пленуме:

— Кто вы такой, Шепилов?

Не теряя присутствия духа, Дмитрий Трофимович ответил:

— Отец мой рабочий. После окончания университета я уехал в Якутию, потом работал в Западной области. Когда создавались политотделы, я поехал в Сибирь в политотдел. Когда началась Великая Отечественная война, я подал заявление, чтобы пойти на фронт, но получил резолюцию «не заниматься народничеством». Через три дня пошел на фронт добровольно, простым, рядовым солдатом. В июле вышел с дивизией пешком по Можайскому шоссе на фронт. Ушел я в начале июля сорок первого и вернулся в Москву в мае сорок шестого.

Голос из зала:

— Не об этом речь!

Шепилов продолжал:

— Нельзя при обсуждении идейных вопросов переносить спор в плоскость унижения человеческого достоинства. Вы спрашиваете, кто я такой, я отвечаю: вот я весь здесь. Я лично не только ничем не обижен, я на двести лет вперед заавансирован: мне столько дали чинов, орденов.

Дмитрий Степанович Полянский, будущий член политбюро, раздраженно говорил:

— Это интеллигентик такого либерального толка, барин, карьерист, он нам разлагает идеологический фронт, засоряет кадры, запутывает дело, двурушничает.

Голос из зала:

— Пижончик.

Полянский подхватил:

— Да, это правильно. Он себя ведет как пижончик и стиляга. Он на каждое заседание приходит в новом, наглаженном костюме. А я так думаю, что кому-кому, а Шепилову на этот пленум можно прийти и в старом, даже мятом костюме.

Хрущев не выдержал, закричал:

— Вы смотрите, Шепилов все время сидит и улыбается.

Молотов и другие были для Никиты Сергеевича просто политическими соперниками. Выступление Шепилова он воспринял как личную обиду. Он считал, что, посмев его критиковать, Дмитрий Трофимович ответил ему черной неблагодарностью. Внук Шепилова, Дмитрий Косырев, думает, что сыграло роль и нечто иное: «Тут были и личные причины. Хрущев завидовал деду. Тот молодой, кудрявый, красивый. И главное — тут была ненависть к образованному человеку».

Хрущев сладострастно вспоминал старые грехи Шепилова:

— Если вы такой борец с культом личности, то зачем же вы после смерти Сталина, будучи редактором «Правды», подделали фотографию и поместили в газете снимок Маленкова рядом с Мао Цзэдуном, когда в природе этого не было?

Шепилов ответил:

— Я наказан за это. Я считал, что основная проблема — это наша дружба с Китаем, близость двух глав правительств — символ этой вечной дружбы, и я в этих целях так сделал, это было моей ошибкой.

Хрущев напомнил сидевшим в зале:

— За это президиум ЦК записал вам выговор.

Шепилов возразил:

— А какое это имеет отношение к обсуждаемым вопросам?

Хрущев обиделся, что Шепилов напомнил его же собственные высказывания о товарищах по партии:

— Как может позволить себе порядочный человек в присутствии того, о ком мы с ним говорили, повторять то, что говорилось доверительно? Шепилов стал говорить о Ворошилове такое, чего я не говорил. Как это мерзко и низко! Он смотрит в книгу, а видит фигу, простых вещей не понимает, а хочет учить других.

Как только не поносили Шепилова: сплетник, политическая проститутка, злобный провокатор, фарисей и авантюрист, выскочка, грязный человек, чуть ли не уголовник…

Иван Васильевич Капитонов, первый секретарь Московского обкома, с важным видом говорил:

— Шепилов показал себя политически продажным человеком.

Кто-то из зала добавил:

— Прохвостом.

Капитонов добавил:

— Шепилову нужно пройти школу низовой работы, повариться в рабочем котле, тогда можно будет подумать о его принадлежности к партии.

Дмитрий Трофимович оказался очень твердым человеком, хотя он больше походил на профессора, чем на секретаря ЦК. На пленуме не каялись только двое — упрямец Молотов и принципиальный Шепилов. Потом, не зная, как объяснить, почему сняли Шепилова, в ЦК придумали эту знаменитую формулировку — «Молотов, Маленков, Каганович и примкнувший к ним Шепилов», хотя в реальности он к этой группе не имел никакого отношения.

Профессор Владимир Павлович Наумов, досконально изучивший события 1957 года, говорил мне:

— Его называли «примкнувшим», а я бы сказал: «Не примкнувший ни к кому Шепилов».

В постановлении пленума ЦК КПСС «Об антипартийной группировке Маленкова Г.М., Кагановича Л.М., Молотова В.М.» от 29 июня 1957 года говорилось: «Факты, вскрытые на пленуме ЦК, показывают, что тт. Маленков, Каганович, Молотов и примкнувший к ним Шепилов встали на путь фракционной борьбы, нарушили устав партии и выработанные Лениным решения Х съезда партии «О единстве партии»… Снять с поста секретаря ЦК КПСС и вывести из состава кандидатов в члены Президиума ЦК и из состава членов ЦК товарища Шепилова Д.Т.».

В письме, адресованном всем партийным организациям, Дмитрию Трофимовичу было уделено не так уж много места: «К антипартийной группе примкнул кандидат в члены Президиума, секретарь ЦК тов. Шепилов Д.Т., который во фракционных действиях этой группы сыграл низкую роль. Он сделал ряд провокационных, клеветнических заявлений, рассчитанных на то, чтобы поссорить между собой членов Президиума ЦК».

Шепилова сняли со всех постов. С пленума ЦК он ушел безработным.

«Когда после двадцатишестилетнего отсутствия в шестидесятых годах я смогла приехать в Москву, — вспоминала Муза Раскольникова, — Марьяна Шепилова рассказала мне забавную и очень характерную историю для этой среды и этих нравов.

Однажды Марьяне захотелось съездить в Париж. Она была принята со всеми почестями. Посол не знал, как угодить ей: устраивал обеды в ее честь, приглашал в известные рестораны, театры, Фоли Бержер, Казино де Пари, водил на все выставки, в музеи и кино, возил по всем окрестностям Парижа. Весь дипломатический персонал посольства был в ее распоряжении. Разумеется, Марьяне были предоставлены апартаменты в посольстве. Каждое утро советник посольства являлся к ней с предложением, куда ее повезут, что ей покажут.