МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева - Леонид Млечин

При всех его горестях утешением было то, что друзья остались друзьями. Среди музыкантов он пользовался непререкаемым авторитетом отнюдь не в силу высокой должности. Тихон Хренников вспоминал:

— Шостакович приглашал его на все концерты, даже когда Шепилов был уже вне политики и без должности, и всегда интересовался его мнением.

Однажды Тихон Хренников достал ему билет на премьеру в Большой театр, а рядом оказалось место министра культуры Екатерины Алексеевны Фурцевой. Она была возмущена:

— Кто посмел продать билет Шепилову? Да еще на место рядом со мной?!

Люди искусства чувствовали в нем родственную душу. Даже сам Иван Козловский пел с ним дуэтом. Шепилов как-то написал: «Всю свою сознательную жизнь я испытывал неизъяснимое блаженство при проникновении в волшебный мир музыки. Даже в битвах за Москву, даже в замороженных окопах Сталинграда, в период ночных затиший, после боя старался я поймать на радиоволне захватывающие ум и сердце звуки музыки».

Шепилов был высоким, красивым, интересным, всю жизнь в него влюблялись женщины. Им нравился его бархатистый, приятный голос.

Последние годы о нем заботилась Тамара Петровна Толчанова. Она, может быть, стала единственным человеком в стране, который в 1957 году на партийном собрании не проголосовал за осуждение антипартийной группы, потому что любила и уважала Шепилова.

— Знаете, что меня поражало в Дмитрии Трофимовиче? — говорит Тамара Толчанова. — Я никогда не слышала, чтобы он по-стариковски брюзжал, на что-то жаловался.

Последний раз он лежал в военном госпитале в Сокольниках. Видимо, врачи проморгали момент, когда у него началось воспаление легких, которое его и погубило. Он мечтал дописать книгу воспоминаний и просил врача:

— Дайте мне еще год жизни!

Дмитрий Трофимович Шепилов умер 18 августа 1995 года, не дожив двух месяцев до своего девяностолетия. Он не думал о сломанной карьере, об упущенных возможностях. Несчастьем для него стало то, что его оклеветали, обвинив в том, чего он не делал. Слово «примкнувший» его бесконечно обижало.

Когда в больнице ему было совсем тяжело, он говорил Тамаре Толчановой:

— Вот я умру, и после меня ничего не останется, кроме фразы «И примкнувший к ним Шепилов». А я никогда ни к кому не примыкал, жил своим умом…

Юноше, мечтающему стать министром иностранных дел, смело надо брать за образец Андрея Андреевича Громыко. Аспирант из Белоруссии приехал в Москву, его взяли на дипломатическую службу, сразу же направили на работу в Соединенные Штаты. Он быстро стал послом, заместителем министра, первым заместителем, министром. Счастливчик!

Но это одна сторона его жизни. Была и другая, о которой загодя следует узнать всякому, кто желает в министры. Вот эпизод реальной жизни. Министр иностранных дел Громыко пришел к первому секретарю ЦК и главе правительства Никите Сергеевичу Хрущеву докладывать свои соображения. Надел очки и стал читать подготовленную министерством записку. Хрущев нетерпеливо прервал министра:

— Погоди, ты вот послушай, что я сейчас скажу. Если совпадет с тем, что у тебя написано, хорошо. Не совпадет — выбрось свою записку в корзину.

И выбросил Громыко в корзину все, что долго готовил со своим аппаратом, и покорно слушал первого секретаря, который своего министра иностранных дел ни в грош не ставил. В отставку Громыко не подал, даже не обиделся, принял как должное, потому что понимал: если хочешь сделать карьеру, на начальство не обижайся.

Однажды, возвращаясь из зарубежной командировки, министр, пребывая в ностальгическом настроении, рассказал своим подчиненным, что он с тринадцати лет ходил с отцом на заготовку леса. Иногда он сплавлял плоты по реке. Надо было, балансируя на скользких бревнах, разгребать заторы. Один неточный шаг — и упал в воду. А бревна как будто старались подмять сплавщика под себя. Отличная тренировка для дипломата, заключил министр.

Андрей Андреевич Громыко пробыл на посту министра иностранных дел двадцать восемь лет, поставив абсолютный рекорд для советского времени. Но таковы российские традиции. Если российскому императору нравился министр иностранных дел, тот сохранял свой пост до глубокой старости. В XIII веке любимый ныне князь Горчаков был министром двадцать шесть лет. А нелюбимый граф Карл Нессельроде — сорок лет.

Будущий министр родился 18 июля 1909 года в деревне Старые Громыки неподалеку от Гомеля. В деревне было больше ста дворов, и почти все жители носили фамилию Громыко.

Андрей Андреевич был вторым ребенком в семье, первой на полтора года раньше родилась его старшая сестра Татьяна, но она рано умерла. Двое младших братьев — Алексей и Федор — погибли на фронте. Третий, Дмитрий, тоже воевал, но выжил. Андрея Андреевича миновала чаша сия, он провел войну в далекой Америке.

Громыко всегда хотел и любил учиться. Он окончил семилетку, потом профтехшколу в Гомеле, техникум в Борисове и, наконец, поступил в Экономический институт в Минске. В 1931 году вступил в партию, его сразу избрали секретарем партячейки в техникуме. В том же году он женился. Лидия Дмитриевна, верная спутница его жизни, была на два года моложе. Она родилась в деревне Каменке там же, в Белоруссии.

После двух лет учебы в институте Громыко назначили директором средней школы под Минском; доучиваться приходилось вечерами. Лидия Дмитриевна работала в совхозе зоотехником. Но это продолжалось не долго. В ЦК компартии Белоруссии отобрали первую группу аспирантов из семи человек, которые должны были стать преподавателями общественных наук. Громыко, молодого, вдумчивого и серьезного специалиста, включили в список. Ему предстояло, защитив диссертацию, объяснять студентам-экономистам преимущества ведения сельского хозяйства при социализме.

Андрей Андреевич не очень обрадовался предложению: не хотел опять жить на стипендию, все-таки он уже женатый человек. Но природная тяга к образованию пересилила. Выпускные экзамены в институте сдал экстерном, успешно прошел собеседование, и его зачислили в аспирантуру. Учили аспирантов политэкономии, марксистской философии и — что решило судьбу Громыко — английскому языку.

В 1934 году аспирантов из Минска перевели в Москву во Всесоюзный научно-исследовательский институт экономики сельского хозяйства. Андрей Андреевич учился и ездил с лекциями по подмосковным совхозам и колхозам. Он видел, что деревня голодает, но рассказывал о пользе раскулачивания и успехах коллективизации. Эта работа не слишком увлекала Громыко. Его помнят как сухого, лишенного эмоций, застегнутого на все пуговицы человека, но в юные годы он был не лишен романтических настроений. Мечтал стать летчиком, решил поступить в летное училище, но опоздал: туда брали только тех, кому еще не исполнилось двадцать пять, а он попал в Москву, как раз отметив двадцатипятилетие.