Глаз тигра. Не буди дьявола - Уилбур Смит

что он и сам в состоянии держать ситуацию под контролем. Роза наконец – без особой, впрочем, охоты – удалилась на веранду.

– Спасибо тебе, Бэсси, – сказал Флинн и снова пнул его в и без того уже сплошь покрытый синяками зад.

Себастьяну стало очень больно.

Мало кому приходилось наблюдать Себастьяна Олдсмита, когда он теряет самообладание. В последний раз это случилось восемь лет тому назад, когда двое шестиклашек сунули голову Себастьяна в унитаз и спустили бачок. Что произошло потом, никто не видел, но главное, что после этого оба экзекутора попали в больницу.

На этот раз свидетелей было больше. Привлеченная громкими криками и грохотом разбитой посуды, из своих хижин в полном составе повылезала свита Флинна, включая Мохаммеда и его личных аскари, и все они заняли самые удобные места на верху лужайки. Затаив дыхание, они с изумлением наблюдали за происходящим.

С места для избранных зрителей, то есть с веранды, сверкала глазами свирепой львицы Роза. Эта странная женская свирепость порой пробуждается в сердцах даже самых кротких женщин, когда они смотрят, как за них сражается мужчина, – она всячески поддерживала Себастьяна, призывая его не сдерживаться и влепить противнику на всю катушку.

Как и всякий сильный ураган, схватка продолжалась недолго, а когда закончилась, наступила пугающая тишина. Флинн лежал на лужайке, растянувшись во весь рост. Глаза его были закрыты, дышал он едва заметно, лишь что-то тихонько похрапывало у него в гортани, а из ноздрей шла пена красных пузырьков.

Мохаммед и еще пять человек из его команды подняли и понесли хозяина к дому. Он тяжело лежал у них на плечах, большой живот его тихо поднимался и опадал, а на окровавленном лице застыло выражение необыкновенного покоя.

Себастьян остался на лужайке один, лицо его было искажено лютой злостью, тело тряслось, как в лихорадке. Но, глядя, как несут огромное, неподвижное тело Флинна, он вдруг почувствовал, что вся ярость его куда-то испарилась. Сначала на лице появилось выражение озабоченности, а потом и легкого беспокойства.

– Послушай… – прохрипел он ему вслед и двинулся за ними. – Ну зачем ты пинал меня ногами? – Он беспомощно развел руки, потом умоляюще протянул их к Флинну. – Не надо было этого делать.

С веранды спустилась и медленно пошла к нему Роза. Остановилась перед Себастьяном, заглянула ему в лицо. В глазах ее светились восхищение и гордость.

– Ты был великолепен, – прошептала Роза. – Ты дрался как лев. – Она протянула к нему руки, обвила шею. – Я люблю тебя, – сказала она и поцеловала Себастьяна в губы.

Вещей у Себастьяна оказалось совсем немного. Вся его одежда была на нем. Зато у Розы набрались полные сундуки платьев и прочего; и чтобы нести эту поклажу, требовалось не менее дюжины носильщиков, которых собрали на лужайке перед домом.

– Ну что ж, – пробормотал Себастьян, – думаю, пора двигаться.

– Да, – прошептала Роза, глядя на утопающую в зелени усадьбу Лалапанци.

Именно она первая предложила покинуть этот дом; но, когда наступило время уходить, Роза все еще колебалась. Здесь она родилась и выросла. Здесь как бы сплела себе кокон, который укрывал и защищал ее, и теперь, когда пришел час покинуть его, ей стало страшно. Она взяла Себастьяна за руку, словно желая почерпнуть у него сил и мужества.

– А ты не хочешь попрощаться с отцом? – спросил Себастьян, с нежностью и заботой, чувствами для него восхитительными и совершенно новыми, глядя на нее сверху вниз.

Роза секунду стояла в нерешительности и поняла, что не так уж много надо, чтобы поколебать ее решимость. Стоит только Флинну, известному своим искусством льстить и заговаривать зубы, сказать ей хоть несколько ласковых слов, как в груди ее снова затеплится чувство привязанности и любви к отцу, сознание долга перед ним. В данный момент он, наверное, сидит и дуется от злости и обиды на нее.

– Нет, – ответила она.

– Пожалуй, – согласился Себастьян. – Думаю, так будет лучше.

Он с виноватым видом бросил быстрый взгляд на бунгало, где сейчас скрывался Флинн – скорей всего, все еще лежал в постели больной, и за ним ухаживал его верный Мохаммед.

– Как ты думаешь, с ним все будет хорошо? – спросил Себастьян. – Я ведь, в общем-то, крепко его побил, сама видела.

– С ним все будет хорошо, – сказала Роза, впрочем, без особой уверенности и дернула его за рукав.

Вдвоем они двинулись вперед и заняли свое место во главе недлинной цепочки носильщиков.

А в доме, в своей спальне, встав у подоконника на колени, распухшим глазом глядя сквозь щелку между занавесями, за ними наблюдал Флинн.

– Боже мой, – печально шептал он, видя, как решительно они двинулись в путь. – Эти два юных придурка и в самом деле уходят…

Роза О’Флинн была последней ниточкой, связывавшей его с его трагически умершей женой, хрупкой маленькой португалочкой. Дочь была единственным существом на свете, которое Флинн в своей жизни по-настоящему любил. А вот теперь еще немного – и ее он тоже потеряет… Флинн вдруг отчетливо осознал, как глубоки его чувства к дочери. Перспектива никогда больше ее не увидеть наполнила его душу смятением и тоской.

Что же касается Себастьяна Олдсмита, тут ничто не омрачало мыслей Флинна. Себастьян для него был просто ценным бизнес-активом, не более. С его помощью и при его участии Флинн мог привести в движение целый ряд проектов, которые он постоянно откладывал, уж слишком несоразмерные для него лично риски они влекли за собой. За эти последние несколько лет он стал все сильней ощущать, что время, а также огромное количество выпитого спирта серьезно сказались и на его зрении, и на крепости ног, и на крепости нервов. А у Себастьяна Олдсмита зрение было как у орла, ноги как у профессионального боксера, а нервы просто как стальные канаты. Словом, Себастьян Флинну был нужен, можно сказать, позарез.

Флинн раскрыл рот и тяжело, со стоном вздохнул. Этот стон был похож на предсмертный хрип старого буйвола. Глядя сквозь щелку в занавесках, Флинн усмехнулся, увидев, что освещенная солнечными лучами юная пара вдруг застыла на месте. Оба смотрели в сторону дома, и, вопреки самому себе, Флинн не мог не признать, что пара эта очень красива: Себастьян, высокого роста, с телом настоящего гладиатора и лицом поэта, и Роза, маленькая по сравнению с ним, но с полной грудью и широкими бедрами настоящей женщины. Черные волосы сверкающим на солнце каскадом падали ей на спину, а большие темные глаза были полны печали.

Флинн снова простонал, но на этот раз тише. Это был едва слышный хрип, последний вздох умирающего, но