Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

— Как тебе удобнее, Фрэнк, — хочешь комнату вБольшом доме или поселишься отдельно, в одном из тех, что для гостей? —спросила Фиа.

— Спасибо, лучше отдельно. — Фрэнк поднял на матьпогасшие глаза. — Приятно, что можно будет побыть одному, — пояснилон. И никогда больше ни словом не упоминал о том, как ему жилось в тюрьме.

— Да, я думаю, так тебе будет лучше, — согласиласьФиа, идя впереди Фрэнка к себе в гостиную. — В Большом доме сейчас полнонароду, приехал кардинал, у Дэна и Джастины каникулы, послезавтра на Рождествоприезжают Людвиг и Энн Мюллеры.

Фиа потянула шнурок звонка — знак, чтобы подавали чай — инеспешно пошла по комнате, зажигая керосиновые лампы.

— Мюллеры? — переспросил Фрэнк. Фиа как развывертывала фитиль; не кончив, обернулась, посмотрела на сына.

— Много времени прошло, Фрэнк. Мюллеры — старые друзьяМэгги. — Прибавила огня в лампе и села в свое глубокое кресло. —Через час ужин, но сперва мы с тобой выпьем по чашке чая. За дорогу янаглоталась пыли, совсем в горле пересохло.

Фрэнк неловко сел на краешек обитой кремовым шелком тахты,почти с благоговением оглядел комнату.

— Все стало совсем не так, как было при тетушке Мэри.Фиа улыбнулась.

— Надо думать, — сказала она.

Тут вошла Мэгги, и оказалось, освоиться с тем, что она ужене малышка Мэгги, а взрослая женщина, гораздо труднее, чем увидеть, какпостарела мать. Сестра обнимала и целовала его, а Фрэнк отвернулся, съежился всвоем мешковатом пиджаке и поверх сестриного плеча растерянно смотрел на мать;Фиона ответила взглядом, который говорил: ничего, подожди немного, скоро всестанет проще. А через минуту, когда он все еще искал какие-то слова, которыеможно бы сказать этой незнакомой женщине, вошла дочь Мэгги — высокая,худенькая, чопорно села, крупными руками перебирая складки платья, огляделавсех по очереди очень светлыми глазами. А ведь она старше, чем была Мэгги,когда он сбежал из дому, подумал Фрэнк.

Потом вошли кардинал и сын Мэгги — красивый мальчик, лицоспокойное, даже холодноватое; подошел к сестре и сел подле нее на пол.

— Ужасно рад вас видеть, Фрэнк. — Кардинал деБрикассар крепко пожал ему руку, потом обернулся к Фионе, приподнял левуюбровь:

— Чай? Прекрасная мысль!

Все вместе, впятером, вошли братья Клири, и вот это былотяжко, они-то ничего ему не простили. Фрэнк знал, почему: слишком жестокую рануон нанес матери. Но какими словами хоть что-то им объяснить, как рассказать освоей боли и одиночестве, как просить прощенья — этого он не знал. И ведьпо-настоящему важно только одно — мама, а она никогда не думала, что его нужноза что-то прощать.

Не кто-нибудь, а кардинал де Брикассар старался, чтобы вечерпрошел гладко, поддерживал беседу за столом и после, когда опять перешли в гостиную,с непринужденностью истинного дипломата болтал о пустяках и особенно заботилсяо том, чтобы в общий разговор втянуть и Фрэнка.

— Я все хотел спросить, Боб, куда подевались кролики?Нор кругом без числа, но я еще не видел ни одного кролика.

— Кролики все передохли, — сказал Боб.

— Передохли?

— Ну да, от какой-то штуки, которая называетсямиксоматоз. К сорок седьмому году кролики заодно с той долгой сушью нас, можносказать, прикончили, земля во всей Австралии уже ничего не давала. Хоть караулкричи, — оживленно продолжал Боб, он рад был поговорить о чем-то таком,что Фрэнка не касается.

Но тут Фрэнк нечаянно еще больше подогрел враждебностьбрата.

— А я не знал, что дело уж так плохо, — вставил они выпрямился на стуле; он надеялся, что кардинал будет доволен этой крупицейего участия в беседе.

— Ну, я ничего не преувеличиваю, можешь мнеповерить! — отрезал Боб: с какой стати Фрэнк вмешивается, он-то почемзнает?

— А что же случилось? — поспешно спросил деБрикассар.

— В Австралийском обществе научных и техническихисследований вывели какой-то вирус и в позапрошлом году начали в штате Викторияопыты, взялись заражать кроликов. Ух не знаю, что за штука такая вирус, вродемикробов, что ли. Этот называется миксоматозный. Сперва зараза не оченьраспространилась, хотя кролики, которые заболели, все передохли. А вот черезгод после тех первых опытов как пошло косить, думают, эту штуку переносятмоскиты, и шафран тоже как-то помогает. Ну, и кролики стали дохнуть миллионами,как метлой вымело. Редко-редко теперь увидишь больного, морда вся опухшая, вкаких-то шишках, страх смотреть. Но это было отлично сработано, Ральф, правослово. Миксоматозом никто больше не заболевает, даже самая близкая кроличьяродня. Так что великое спасибо ученым, от этой напасти мы избавились.

Кардинал широко раскрытыми глазами посмотрел на Фрэнка.

— Представляете, Фрэнк? Нет, вы понимаете, что этозначит?

Несчастный Фрэнк покачал головой. Хоть бы его оставили впокое!

— Это же бактериологическая война, уничтожение целоговида. Хотел бы я знать, известно ли остальному миру, что здесь, в Австралии,между сорок девятым и пятьдесят вторым годом, затеяли вирусную войну иблагополучно истребили миллиарды населявших эту землю живых созданий. Недурно!Итак, это вполне осуществимо. Уже не просто выдумки желтой прессы, а открытие,примененное на практике. Теперь они могут преспокойно похоронить свои атомные иводородные бомбы. Я понимаю, от кроликов необходимо было избавиться, но этовеликое достижение науки уж наверно не принесет ей славы. И невозможно безужаса об этом думать.

Дэн с самого начала внимательно прислушивался к разговору.

— Бактериологическая война? — спросил он. —Первый раз слышу. А что это такое, Ральф?

— Это звучит непривычно, Дэн, но я ватиканский дипломати потому, увы, обязан не отставать от таких словесных новшеств, как«бактериологическая война». Коротко говоря, это и означает миксоматоз. Когда влаборатории выводится микроб, способный убивать или калечить живые существаодного определенного вида.

Дэн бессознательно осенил себя крестным знамением и прижалсяк коленям Ральфа де Брикассара.

— Наверно, нам надо помолиться, правда?

Кардинал посмотрел сверху вниз на светловолосую головумальчика и улыбнулся.

Если в конце концов Фрэнк как-то приспособился к жизни вДрохеде, то лишь благодаря Фионе — наперекор упрямому недовольству остальныхсыновей, она держалась так, словно старший был в отлучке совсем недолго, ничемне опозорил семью и не доставил матери столько горя. Исподволь, незаметно онаотвела ему в Дрохеде место, где ему, видно, и хотелось укрыться, подальше отбратьев; и она не стремилась возродить в нем былую пылкость. Живой огонь угаснавсегда, мать поняла это с первой же минуты, когда на джиленбоунском перронеон посмотрел ей в глаза. Все сгинуло за те годы, о которых он не хотел ейничего рассказать. Ей оставалось лишь по возможности облегчить ему жизнь, а дляэтого был только один верный путь — принимать теперешнего Фрэнка так, словно вДрохеду вернулся все тот же прежний Фрэнк.