Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

Только одна тень омрачает ее счастье — Ральф ничего непонял. И она молчит, не желая выдать тайну. Если он не видит сам, чего ради емуговорить? Чем он это заслужил? Как мог он хоть на минуту вообразить, будто онапо доброй воле вернулась тогда к Люку? Нет, эта капля переполнила чашу. Незаслуживает он, чтобы она открыла ему правду, если мог так о ней подумать. Виные минуты она чувствовала на себе насмешливый взгляд матери, но в ответсмотрела в эти светлые, чуть поблекшие глаза со спокойным вызовом. Фиапонимает, она-то все понимает. Понимает, что есть во всем этом и доляненависти, обида, желание отплатить за долгие одинокие годы. Вечно этот Ральфде Брикассар гонялся за призраками, за сияющей радугой, за луной с неба — такчто же, поднести ему самый прекрасный, самый лучезарный подарок — сына? С какойстати? Пускай остается нищим. Пускай даже не знает, как горька его утрата.

Раздались телефонные звонки — условный вызов Дрохеды; Мэггилениво прислушивалась, потом спохватилась, что матери, видно, нет поблизости,нехотя встала и подошла.

— Пожалуйста, миссис Фиону Клири, — попросилмужской голос.

Мэгги позвала ее, и Фиона взяла трубку.

— Фиона Клири у телефона, — сказала она и минуту-другуюмолча стояла и слушала, кровь медленно отливала от ее лица, и оно сталокакое-то маленькое, беззащитное, как в те уже далекие дни после гибели Пэдди иСтюарта. — Благодарю вас, — сказала она и повесила трубку.

— Что там такое, мама?

— Фрэнка освободили. Он приезжает сегодня, сиднейскимночным почтовым. — Фиа посмотрела на часы. — Уже третий час, мнескоро надо ехать.

— Дай, я поеду с тобой, — предложила Мэгги; когдасама так счастлива, нестерпимо видеть мать огорченной, а ведь эта встреча уж навернонесет ей не только радость.

— Нет, Мэгги, я справлюсь одна. Присмотри за домом, иподождите нас с ужином.

— А ведь это замечательно, что Фрэнк возвращается какраз на Рождество, правда, мама?

— Да, — сказала Фиа, — замечательно.

Мало кто теперь ездил ночным почтовым, если можно былолететь, и когда поезд, высаживая на захолустных станциях и полустанках понесколько пассажиров, больше все второго класса, с пыхтеньем одолел шестьсотмиль от Сиднея до Джилли, в нем почти уже никого не осталось.

Начальник станции был шапочно знаком с миссис Клири, но емуи в голову не пришло бы первым с нею заговорить, он только издали смотрел, какона спустилась по деревянным ступенькам с моста, перекинутого над путями, иодиноко застыла на перроне. Не молоденькая, а элегантная, подумал он; модноеплатье и шляпа, и туфли на высоком каблуке. Еще стройная, и морщин на лиценемного для ее возраста; вот что значит богатая фермерша, легко ей живется, отлегкой жизни женщины не стареют.

Потому-то и Фрэнк быстрей признал мать в лицо, чем она его,хотя сердцем она мгновенно его узнала. Фрэнку было уже пятьдесят два, и тупору, когда миновала молодость, и почти все зрелые свои годы он провел вдали отдома. И вот он стоит под ярким джиленбоунским солнцем, очень бледный и худой,почти костлявый; волосы сильно поредели, лоб залысый; мешковатый костюм виситна сухопаром теле, в котором, несмотря на малый рост, еще угадывается сила;красивые руки с длинными пальцами стиснули поля серой фетровой шляпы. Он несутулится и не выглядит больным, но вот стоит, беспомощно вертит в руках шляпуи, видно, не ждет, что его встретят, и не знает, что делать дальше.

Фиа, сдержанная, спокойная, быстро прошла по перрону.

— Здравствуй, Фрэнк.

Он поднял глаза, когда-то они сверкали таким живым, жаркимогнем. Теперь с постаревшего лица смотрели совсем другие глаза. Погасшие,покорные, безмерно усталые. Они устремились на Фиону, и странен стал этотвзгляд — страдальческий, беззащитный, полный мольбы, словно взгляд умирающего.

— Ох, Фрэнк! — Фиона обняла его, прижала головусына к своему плечу, укачивая, как маленького. — Ну, ничего, ничего,ничего, — сказала она еще тише, еще нежней. — Ничего.

Поначалу он сидел в машине молча, понуро, но «роллс-ройс»,набирая скорость, вырвался из города, и вот уже Фрэнк стал с интересомпоглядывать в окно.

— С виду тут все по-старому, — прошептал он.

— Надо полагать. В наших краях время идет медленно. Погулкому дощатому мосту переехали жалкую мутную речонку, она совсем обмелела,между бурыми лужицами обнажилась галька на дне, путаница корней, по берегамклонились плакучие ивы, кругом на каменистых пустошах повсюду вставалиэвкалипты.

— Баруон, — сказал Франк. — Я и не думал, чтокогда-нибудь опять его увижу.

За машиной клубилась туча пыли, впереди по травянистой, безединого дерева равнине дорога убегала вдаль такая прямая, будто ее прочертилипо линейке, изучая законы перспективы.

— Это новая дорога, мама? — Он отчаянно искал, очем бы можно поговорить, чтобы все казалось просто и естественно.

— Да, ее провели от Джилли до Милпаринки сразу послевойны.

— Покрыли бы асфальтом, а то что же, оставили пыль игрязь, как на старом проселке.

— А зачем нужен асфальт? Мы тут привыкли глотать пыль,и подумай, во что бы это обошлось — уложить такое прочное полотно, чтобывыдержало нашу грязь. Дорога совсем прямая, никаких петель, подъемы и спускисодержатся в порядке, и она избавляет нас от тринадцати ворот из двадцати семи.От Джилли до Главной усадьбы приходится проезжать только четырнадцать, и тысейчас увидишь, что мы с ними сделали, Фрэнк. Теперь уже незачем вылезать передкаждыми воротами, открывать и опять закрывать.

"Роллс-ройс» въехал на пандус перед стальными воротами,и они неторопливо поднялись; машина проскользнула под этой металлической шторойи едва успела отъехать на несколько шагов, штора снова опустилась.

— Чудеса, да и только! — сказал Фрэнк.

— Мы первые на всю округу поставили автоматическиеворота, но, конечно, только от милпаринкской дороги до Главной усадьбы. Воротана выгонах и сейчас надо открывать и закрывать вручную.

— Наверное, тому умнику-изобретателю до смерти надоелоканителиться с простыми воротами, вот он и придумал автоматические, а? —усмехнулся Фрэнк.

Это был первый робкий проблеск оживления, но потом он сноваумолк; мать не хотела его торопить и продолжала сосредоточенно вести машину.Миновали последние ворота, въехали на Главную усадьбу.

— Я и забыл, как тут хорошо! — ахнул Фрэнк.

— Это наш дом, — сказала Фиа. — Мы о немзаботимся. Она отвела машину к гаражу, потом они с Фрэнком пошли обратно кдому, он нес свой чемоданчик.