Том 6. Кабала святош - Михаил Афанасьевич Булгаков

class="p1">Муаррон.

Вот и я — Диафуарус,

Незабвенный врач Фома!

Падает третий — дальний занавес, и за ним вырастает хор врачей и аптекарей в смешных и странных масках.

Мольер.

Но чему обязан честью?..

Ведь столь поздняя пора...

Риваль.

Мы приехали с известьем!

Хор врачей (грянул).

Вас возводят в доктора!!

Риваль.

Кто спасает свой желудок?

Мольер.

Кто ревень пригоршней ест!

Риваль.

Бене, бене, бене, бене.

Хор врачей.

...новус доктор дигнус эст![98]

Дю Круази.

Например, вот скажем, луэс?..

Мольер.

Схватишь — лечишь восемь лет!

В зале: «Га-га-га-га».

Лагранж.

Браво, браво, браво, браво,

Замечательный ответ!

Риваль.

У него большие знания...

Дю Круази.

Так и рубит он сплеча!

Из ложи внезапно показывается Одноглазый, садится на борт ее и застывает в позе ожидания.

Муаррон.

И в раю получит звание...

Хор врачей (грянул).

Бакалавра и врача!!

Мольер (внезапно падает смешно). Мадлену мне! Посоветоваться... Помогите!

В зале: «Га-га-га-га».

Партер, не смейся, сейчас, сейчас. (Затихает.)

Музыка играет еще несколько моментов, потом разваливается. В ответ на удар литавр в уборной Мольера вырастает страшная Монашка.

Монашка (гнусаво). Где его костюмы? (Быстро собирает все костюмы Мольера и исчезает с ними.)

На сцене смятение.

Лагранж (сняв маску, у рампы). Господа, господин де Мольер, исполняющий роль Аргана, упал... (Волнуется.) Спектакль не может быть закончен.

Тишина, потом крик из ложи: «Деньги обратно!», свист и гул.

Муаррон (сняв маску). Кто крикнул про деньги? (Вынимает шпагу, пробует ее конец.)

Бутон (на сцене, задушенно). Кто мог крикнуть это?

Муаррон (указывая в ложу). Вы или вы? (Тишина. Одноглазому.) Грязный зверь!

Одноглазый, вынув шпагу, поднимается на сцену.

Муаррон (идет, как кошка, ему навстречу). Иди, иди. Подойди сюда. (Поравнявшись с Мольером, глядит на него, втыкает шпагу в пол, поворачивается и уходит со сцены.)

Суфлер внезапно в будке заплакал. Одноглазый глядит на Мольера, вкладывает шпагу в ножны и уходит со сцены.

Лагранж (Бутону). Да дайте же занавес!

Хор вышел из оцепенения, врачи и аптекари бросаются к Мольеру, окружают его страшной толпой, и он исчезает. Бутон закрыл, наконец, занавес, и за ним взревел зал. Бутон выбежал вслед за группой, унесшей Мольера.

Лагранж. Господа, помогите мне! (Говорит в разрез занавеса.) Господа, прошу... Разъезд... У нас несчастье...

Риваль (в другом разрезе). Господа, прошу вас... господа... господа...

Занавес вздувается, любопытные пытаются лезть на сцену.

Дю Круази (в третьем разрезе). Господа... господа...

Лагранж. Гасите огни!

Дю Круази тушит люстры, шпагой сбивая свечи. Гул в зале несколько стихает.

Риваль (в разрезе). Войдите в положение, господа... Разъезд, господа... Спектакль окончен...

Последняя свеча гаснет, и сцена погружается во тьму. Все исчезает. Выступает свет у распятия. Сцена открыта, темна и пуста. Невдалеке от зеркала Мольера сидит, скорчившись, темная фигура. На сцене выплывает фонарь, идет темный Лагранж.

Лагранж (важным и суровым голосом). Кто остался здесь? Кто здесь?

Бутон. Это я, Бутон.

Лагранж. Почему вы не идете к нему?

Бутон. Не хочу.

Лагранж (проходит к себе, садится, освещается зеленым светом, разворачивает книгу, говорит и пишет). «Семнадцатого февраля. Было четвертое представление пьесы «Мнимый больной», сочиненной господином де Мольером. В десять часов вечера господин де Мольер, исполняя роль Аргана, упал на сцене и тут же был похищен, без покаяния, неумолимой смертью». (Пауза.) В знак этого рисую самый большой черный крест. (Думает.) Что же явилось причиной этого? Что? Как записать? Причиной этого явилась ли немилость короля, или черная Кабала?.. (Думает.) Причиной этого явилась судьба. Так я и запишу. (Пишет и угасает во тьме.)

Занавес

Конец

Москва, 1929

Мастер и Маргарита. Черновые редакции романа. Третья редакция[99]

Никогда не разговаривайте с неизвестными

В час заката на Патриарших Прудах появились двое мужчин. Один из них лет тридцати пяти, одет в дешевенький заграничный костюм. Лицо имел гладко выбритое, а голову со значительной плешью. Другой был лет на десять моложе первого. Этот был в блузе, носящей нелепое название «толстовка», и в тапочках на ногах. На голове у него была кепка.

Оба изнывали от жары. У второго, не догадавшегося снять кепку, пот буквально струями тек по грязным щекам, оставляя светлые полосы на коричневой коже...

Первый был не кто иной, как товарищ Михаил Александрович Берлиоз, секретарь Всемирного объединения писателей Всемиописа и редактор всех московских толстых художественных журналов, а спутник его — Иван Николаевич Попов, известный поэт, пишущий под псевдонимом Бездомный.

Оба, как только прошли решетку Прудов, первым долгом бросились к будочке, на которой была надпись: «Всевозможные прохладительные напитки». Руки у них запрыгали, глаза стали молящими. У будочки не было ни одного человека.

Да, следует отметить первую странность этого вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее не было никого. В тот час, когда солнце в пыли, в дыму и грохоте садится в Цыганские Грузины, когда все живущее жадно ищет воды, клочка зелени, кустика травинки, когда раскаленные плиты города отдают жар, когда у собак языки висят до земли, в аллее не было ни одного человека. Как будто нарочно все было сделано, чтобы не оказалось свидетелей.

— Нарзану, — сказал товарищ Берлиоз, обращаясь к женским босым ногам, стоящим на прилавке.

Ноги спрыгнули тяжело на ящик, а оттуда на пол.

— Нарзану нет, — сказала женщина в будке.

— Ну боржому, — нетерпеливо попросил Берлиоз.

— Нету боржому, — ответила женщина.

— Так что же у вас есть? — раздраженно спросил Бездомный и тут же испугался — а ну как женщина ответит, что ничего нет.

Но женщина ответила:

— Фруктовая есть.

— Давай, давай, давай, — сказал Бездомный.

Откупорили фруктовую — и секретарь, и поэт припали к стаканам.