Город бездны - Аластер Рейнольдс

— О моих глазах можешь не беспокоиться. Вот тебе костыль, и начинай отрабатывать свое жалованье. Если выберемся из этого дерьма, получишь новую ногу, так что считай свое ранение временной потерей.

Таннер поднял глаза, посмотрел на винтовку, затем снова на свою рану, словно сравнивал предложенные варианты.

Пора было действовать. Навалившись всем телом на приклад винтовки, я попытался упрятать боль подальше, в самые недоступные закоулки. От ступни у меня ничего не осталось, но Кагуэлла был прав. Сейчас я действительно мог обойтись без нее. Луч идеально прижег рану, закупорив сосуды. Если мы выкарабкаемся, восстановление ступни будет стоить разве что трех-четырех недель дискомфорта. За время армейской службы, когда мы сражались против Северной коалиции, мне доставалось и похуже. Но сейчас я почему-то воспринимал ситуацию иначе. Я лишился части своего тела и не представлял, чем компенсировать эту потерю.

Палатку озарил ослепительный луч искусственного света. Неприятелей было трое; один из них — тот, кто ранил меня — был убит. Наша палатка достаточно велика, и это ввело их в заблуждение: они не думали, что нас только трое, поэтому открыли огонь на поражение, прежде чем ворваться внутрь и добить тех, кто уцелел.

Ковыляя, я подошел к телу убитого достаточно близко, чтобы дотянуться до него, и опустился на колени. Я отцепил от винтовки фонарик и снял с него инфракрасные очки. Кагуэлла стрелял вслепую, почти в полной темноте — и попал, хотя я, пожалуй, взял бы немного повыше.

А несколько часов назад он точно так же палил в темноту — теперь я знал, что он видел цель.

— Они что-то сделали с вами и Дитерлингом, — процедил я сквозь стиснутые зубы и надеясь, что говорю достаточно внятно. — Ультра…

— Им это нужно как воздух, — отозвался он, поворачиваясь ко мне всем телом, широким, как стена. — Они живут на своих кораблях почти в абсолютной темноте. Чтобы полнее наслаждаться чудесами Вселенной, им приходится обходиться без солнечного света. Жить будешь, Таннер?

— И не только я, надеюсь, — я надел очки, опустил инфракрасные фильтры, и комната вспыхнула ядовитыми оттенками зелени. — Крови ушло немного, но мне ничего не поделать с шоком. Он скоро наступит, и тогда от меня будет мало проку.

— Возьми оружие — что-нибудь для ближнего боя. Пойдем и посмотрим, сколько мы их сможем уложить.

— А где Дитерлинг?

— Не знаю. Боюсь, убит.

Почти не задумываясь, я снял со стойки компакт-пистолет, перевел аккумуляторную батарею боезапаса в режим готовности и услышал пронзительный вой — конденсаторы начали заряжаться.

И тут за занавеской вскрикнула Гитта.

Кагуэлла ринулся туда, опередив меня, откинул штору — и замер. Я едва не сбил его с ног, влетев следом — вернее, ввалившись, поскольку с винтовкой в качестве костыля я двигался довольно неуклюже. Инфракрасные очки оказались не нужны. Палатку освещала переносная лампа — по-видимому, Гитта включила ее.

А Гитта стояла посредине секции, закутанная в одеяло мышиного цвета.

Один из боевиков стоял сзади. Он ухватил ее за волосы, запрокидывая ей голову, а другой рукой вжимал в изгиб ее побелевшей шеи нож с жутким зазубренным лезвием.

Гитта больше не кричала. Она позволяла себе лишь тихонько и прерывисто всхлипывать, как человек, которому не хватает воздуха.

На боевике, который держал ее, не было шлема. Я ожидал увидеть Рейвича, но это был просто один из головорезов, которые кое-чему обучились и отправились воевать — против нас или за нас, а скорее всего, за обе стороны одновременно. Его лицо покрывали морщины, черные волосы стянуты на затылке узлом, как у самурая. Он не улыбался — ситуация была слишком напряженной, — но выражение его физиономии говорило о том, что он наслаждается.

— Стой где стоишь, — голос у него был грубым, но без акцента, и в нем слышалась странная рассудительность. — А вообще, можешь сделать еще шаг. В любом случае я убью ее. Это просто вопрос времени.

— Твой приятель убит, — вмешался Кагуэлла. — Если ты убьешь Гитту, я прикончу и тебя. Но каждую секунду ее боли я превращу для тебя в час. Вполне милосердно, правда?

— Пошел ты, — бросил боевик и провел лезвием по ее шее. Я увидел, как вспухает кровавая «гусеница». Он сделал именно то, что хотел — чуть-чуть надрезал кожу. Пожалуй, этот подонок неплохо владеет ножом. Сколько ему пришлось упражняться, чтобы так набить руку?

Гитта была на высоте. Она едва вздрогнула.

— У меня для вас послание, — продолжал он, чуть приподнимая нож над ее кожей и показывая алые розы на его лезвии. — От Арджента Рейвича. Вас это, случайно, не удивляет? Вряд ли — вы же его ждали. Но мы решили зайти немного пораньше.

— Ультра нас обманули, — сказал Кагуэлла.

Боевик коротко улыбнулся. Он не просто наслаждался — он был почти в экстазе. Его глаза сощурились, превратившись в щелки. Похоже, мы нарвались на психа, который может выкинуть все что угодно.

Понятно, что о переговорах не может быть и речи.

— У них идут постоянные склоки, — продолжал боевик. — Особенно на борту кораблей. Да, Оркагна вас обманул. Не примите это на свой счет, — его пальцы, сжимавшие рукоять ножа, снова напряглись. — А теперь, Кагуэлла, не будешь ли так любезен опустить оружие?

— Сделайте, как он говорит, — шепнул я. Кагуэлла по-прежнему стоял прямо передо мной. — У вас отличная позиция, но он прикрылся Гиттой. Вы вряд ли успеете прицелиться.

— Где больше двух — там говорят вслух, — заметил боевик. — Разве ты не знаешь?

— Опустите оружие, — продолжал я. — И слушайте внимательно. Я смогу попасть в него, не ранив Гитту. Но вы мне мешаете.

— Говори так, чтобы я слышал, ублюдок, — боевик вдавил нож в шею Гитты, чудом не прорезая кожу. Теперь достаточно легкого движения — и лезвие войдет в сонную артерию.

— Я выстрелю сквозь вас, — сказал я Кагуэлле. — Вы помните, лучевик поражает только по линии прицела. Я стою удачно, рана будет неопасной. Приготовьтесь.

В этот момент наемник надавил чуть сильнее, и вмятина у лезвия внезапно начала наполняться кровью. Время замедлило ход. Я увидел, как лезвие двигается по ее горлу.

Кагуэлла что-то произнес.

Я выстрелил.

Тонкий, как спица, луч вонзился ему в спину на дюйм левее позвоночника — в верхнюю часть поясничной области, между двадцатым и двадцать первым позвонком. Я надеялся, что не попал в подключичную вену и что обжигающий луч под таким углом пройдет между левым легким и желудком. Не могу сказать, что я действовал с точностью хирурга. Кагуэлла может считать себя счастливчиком, если останется в живых. Но я знал еще кое-что. Он готов умереть, если это будет необходимо для спасения Гитты. Ради нее он сам прикажет, чтобы я убил его. Но, честно говоря, я почти не думал о Кагуэлле. Гитта стояла так, что выбирать направление выстрела мне не приходилось. Мне нужно было просто спасти ее, чем бы это ни кончилось для ее мужа.