Тень и Коготь - Джин Вулф

Однако все эти видения (как говорят, ошеломляющие, превращающие солдат в беспомощную обузу для своей стороны) на Бальдандерса никак не подействовали. Великан как ни в чем не бывало шагал вперед, расчищая себе путь взмахами факела.

Тут-то, во время недолгого замешательства (вскоре мне удалось, опомнившись, сообразить, что от этой безумной схватки нужно бежать, да подальше), я и увидел, как несколько наших зрителей откинули на спину капюшоны плащей – причем словно бы вместе с лицами. Под этими лицами, сброшенными, точно маски из ткани, столь же бесплотной, как и тела нотул, скрывались такие чудовища… нипочем не подумал бы, что подобные могут беспрепятственно существовать не в ночных кошмарах, а наяву! Округлые пасти, окаймленные рядами игольно-острых зубов; глаза, каждый из коих сам по себе – целая тысяча глаз, сомкнутых друг с другом, точно чешуйки сосновой шишки; клещевидные челюсти… Существа эти сохранились в моей памяти, как сохраняется в ней все, и я еще не раз видел их, словно воочию, во тьме ночных страж, а в ту ночь, наконец-то найдя в себе силы поднять взгляд к звездам и залитым светом луны облакам, был несказанно рад, что на глаза мне попались только стоявшие вблизи от рампы.

Опомнившись, я, как уже говорил, пустился бежать. Однако ничтожная задержка, во время коей я подбирал «Терминус Эст» и наблюдал за безрассудной атакой Бальдандерса, едва не обошлась мне очень и очень дорого: обернувшись, чтоб увести Доркас прочь от опасности, я обнаружил, что Доркас исчезла.

Тогда я и побежал – побежал со всех ног, и не столько от разъяренного Бальдандерса, или от какогенов в публике, или от преторианцев Автарха (которые наверняка должны были вскорости подоспеть), сколько на поиски Доркас. Но сколько я ни искал, сколько ни звал ее на бегу, бескрайние сады – рощи, фонтаны, провалы гротов – безмолвствовали, и наконец мне, запыхавшемуся, с ноющей болью в ослабших ногах, пришлось перейти на шаг.

Не могу выразить на бумаге всей горечи, всей обиды, охватившей меня в те минуты. Найти Доркас – и так скоро снова ее потерять… это казалось невыносимым. Женщины полагают – или, по крайней мере, делают вид, будто уверены, – что вся наша нежность к ним порождена желанием; что любим мы их, пока не наслаждаемся ими, а отвергаем после того, как насытимся или, точнее выразиться, обессилеем. Истины в этом мнении нет ни грана, хотя придать ему видимость истины вполне возможно. Да, опьяненные желанием, мы часто изображаем необычайную нежность в надежде утолить его, но ни в какое иное время, кроме времени обладания ими, не склонны ни обходиться с женщинами столь же жестоко, ни забывать обо всех сильных, глубоких чувствах. Физической надобности в Доркас я не испытывал (хотя не наслаждался ею с тех самых пор, как мы провели ночь в казармах димархиев за Кровавым Полем), так как не раз и не два излил мужскую силу в Иоленту, в лодке, изображавшей цветок ненюфара. Однако если б я отыскал Доркас, то задушил бы ее поцелуями, а к Иоленте, которую прежде склонен был недолюбливать, ныне питал лишь некоторую приязнь.

Но время шло, а ни Доркас, ни Иолента не появлялись. Вдобавок нигде вокруг не замечал я ни спешащих навстречу солдат, ни даже гуляк, которых мы прибыли развлекать. Очевидно, под тиаз отвели строго определенную часть садов, а я успел изрядно от нее удалиться. Сколь далеко простираются земли Обители Абсолюта, мне неизвестно точно даже сейчас. Карты, конечно, есть, но все они неточны и противоречивы. Планов Второй Обители не существует вовсе, и даже Отец Инире говорит, что давным-давно позабыл многие ее секреты. Белых волков я, блуждая ее узкими коридорами, не встречал, однако нередко натыкался то на лестницы, ведущие к куполам под рекой, то на люки, отворявшиеся посреди нетронутых – с виду – лесов. (Над землей одни из них отмечены полуразрушенными, сплошь заросшими зеленью мраморными стелами, другие же – нет.) Захлопывая эти люки и с сожалением возвращаясь в рукотворные подземелья, где запахи лесной растительности пополам с гнилью немедля исчезали в вентиляции, я то и дело гадал, не тянется ли один из множества коридоров до самой Цитадели. Старый Ультан намекнул мимоходом, будто полки его библиотеки достигают пределов Обители Абсолюта… иными словами, пределы Обители Абсолюта достигают его книжных полок? Вдобавок кое-какие части Второй Обители походили на темные коридоры, в которых я искал Трискеля, настолько, что вполне могли оказаться теми же самыми коридорами – хотя, если это действительно было так, рисковал я куда серьезней, чем думал.

Имеют ли эти догадки что-либо общее с действительностью или нет, в то время, о котором сейчас идет речь, мне ничего подобного в голову не приходило. В невежестве своем я считал, что границы Обители Абсолюта (простирающиеся и в пространстве, и во времени куда дальше, чем мог бы предположить несведущий) могут быть строго очерчены, и думал, будто приближаюсь или приблизился к ним, а то уже и миновал их. Так шел я всю ночь, держа курс на север по звездам, и на ходу предавался воспоминаниям о собственной жизни – тем самым, которых так часто стараюсь избегать перед тем, как усну. Снова мы с Дроттом и Рохом купались в осклизлом резервуаре под Колокольной Башней; снова я подменял игрушечного бесенка Жозефины краденой лягушкой; снова пальцы мои тянулись к рукояти топора, что вот-вот обрушится на затылок Водала и тем самым спасет Теклу от грядущего заточения; вновь видел алую струйку, вытекающую из-под дверей в камеру Теклы, и мастера Мальрубия, склонившегося надо мной, и Иону, уходящего в бесконечность меж измерений. Снова играл я в камешки у пролома в соединяющей башни стене, снова, в образе Теклы, отпрыгивал в сторону из-под копыт дестрие охранника отца…

Долго еще после того, как миновал последнюю балюстраду, я опасался наткнуться на солдат Автарха, однако какое-то время спустя, так и не увидев поблизости ни единого патруля, проникся к ним немалым презрением, а их нерасторопность счел еще одним проявлением грандиозного бардака, царящего в Содружестве на каждом шагу. Казалось, Водал – с моей ли помощью или без оной – одолеет таких растяп непременно; сию минуту бы одолел, если бы только нанес удар.

И все-таки андрогин в желтом халате, знавший пароль Водала и принявший доставленное мною послание так, будто давно его ждал, несомненно, был самим Автархом, господином этих солдат, не говоря уж обо всем Содружестве (в той мере, в какой оно признает над собою чье-либо господство). Текла видела его часто, а все ее воспоминания теперь принадлежали мне – да, это был он. Но если Водал уже победил, отчего продолжает прятаться? Может, Водал – попросту креатура Автарха? (Если да, почему обращается к Автарху, будто к слуге?) Снова и снова убеждал я себя, что все происшедшее в комнате-«картине» и коридорах Второй Обители мне просто приснилось, но знал: это не так, иначе куда подевался кусочек стали?

Размышления о Водале заставили вспомнить про Коготь – тем более что сам Автарх настоятельно советовал вернуть его жрицам ордена, называющегося Пелеринами. Я сунул руку за голенище и достал камень. На сей раз светился он мягко – не ослепительно, как в подземельях людей-обезьян, но и не тускло, как в то время, когда мы с Ионой рассматривали его в аванзале. Лежащий на ладони, в горсти, он, однако ж, казался мне огромным голубым озером, куда чище воды в резервуаре и, уж конечно, неизмеримо чище вод Гьёлля, чистейшим озером, в которое можно нырнуть… хотя, нырнув в его глубину, я каким-то непостижимым образом вознесусь ввысь. Вид его навевал покой и в то же время вселял в сердце тревогу, и я, вновь спрятав Коготь за голенище сапога, двинулся дальше.