Любовь красного цвета - Салли Боумен

– Значит, ты хотел, чтобы они помогли ей присутствовать на сегодняшнем показе? Ты это хочешь сказать? Что ж, понимаю. – Лоб Лазара прорезала глубокая морщина. – Ты хотел, чтобы она вышла на подиум.

– Я хотел, чтобы вы оба появились на подиуме! – Красивое лицо исказила кривая улыбка. – С тобой-то все в порядке. А вот она разваливалась прямо на глазах. Я еще в прошлом году это заметил. А мне это вовсе ни к чему было. Мне не нужно было, чтобы она испоганила мои планы на сегодняшний день. Она обязана была сегодня здесь появиться! «Белая голубка» должна была заставить ее сделать это… – Его глаза сузились от злости. – Странно, не правда ли? Человек осторожный, педант – о тебе все так отзываются. Какую статью о тебе ни прочитай, в каждой об этом написано. Так как же ты допустил передозировку? Как позволил ей объесться этими таблетками?

На абсолютно бесстрастном лице Лазара мелькнуло нечто похожее на человеческое чувство. «А паренек-то далеко не дурак», – подумал он.

– Что ж, скажем так… – со вздохом произнес Жан Лазар. – Я затруднил Марии доступ к этим таблеткам, но не перекрыл вовсе. Они хранились в ящике моего письменного стола. Она знала, в каком именно ящике какого именно стола. Она знала, что ящик этот заперт, и знала, где я прячу ключ. В конечном счете, не зная наверняка, к чему это приведет, я предоставил ей свободу действий. Таким образом, если Марии очень хотелось увеличить дозу – хотя я ей с самого начала недвусмысленно объяснил, какой должна быть эта доза, – у нее оставалась возможность забраться в мой стол. Таков был ее выбор… – Отвернувшись от молодого человека, он безучастно уставился в стену.

– Я дошел до точки, – продолжил Лазар. – Я просто больше не мог. Вот уж никогда не думал, что кто-нибудь услышит от меня подобное признание. Потому что я не из тех, кто быстро сдается. Но повторяю: я дошел до края. И Мария, наверное, тоже. Видишь ли, есть ситуации, когда смерть кажется актом милосердия. Наступает такой момент, когда лучше всего подвести под жизнью черту, подбить все счета и закрыть гроссбух… Но боюсь, тебе этого не понять. Ты слишком молод.

Лазар приподнялся, однако увидев, что его движение вызвало у визитера беспокойство, снова опустился на стул. Он посмотрел на часы. Потом на экран монитора.

– Итак, мне кажется, я знаю, чего ты наговорил Марии. Знаю, за кого ей себя выдавал. И даже заставил ее поверить в то, что ты – тот самый человек, за которого себя выдаешь. Матильда Дюваль поведала мне кое-что на этот счет. Мне точно известны обстоятельства вашей первой встречи. Известно, как ты обманом влез в жизнь сначала мадам Дюваль, а потом и Марии. Наверное, это оказалось не так уж сложно: одна – старая, полуслепая, выжившая из ума женщина, другая – безнадежно больная. Ты лучше меня попробуй обмануть. Думаю, эта задача окажется для тебя посложнее.

Молодой человек поднялся с места, сжимая в руке пистолет. Отступив на шаг от письменного стола, он пронзительным взглядом впился в Жана Лазара. «Интересно, сколько раз он репетировал эту сцену? – мелькнуло у Лазара в мозгу. – Сколько раз оттачивал сценарий? Наверное, не раз и не два, – пришел он к выводу, бесстрастно разглядывая необычного посетителя. – Перед зеркалом, должно быть, тренировался». Молодой человек явно рисовался, словно позируя перед невидимой камерой или на сцене несуществующего театра.

– Я твой сын, – торжественно изрек он.

Лазар продолжал молча смотреть на него. Ни одна мышца не дрогнула на его лице. Рот молодого человека сжался в жесткую линию, в остекленевших глазах появился холодный блеск.

– Я твой сын. Мария Казарес была моей матерью. Меня зовут Кристоф Ривьер. Когда-то и ты носил такую же фамилию. Я родился в Новом Орлеане в декабре 1969 года. А ты заставил ее бросить меня. Ты был беден, вот и уговорил ее отдать меня в сиротский дом – а там, глядишь, кто-нибудь и усыновит. Да только никому я оказался не нужен. Я видел собственное свидетельство о рождении – эту бумажку показывала мне Мария. Она все мне рассказала – как не хотела расставаться со мной, как на коленях в слезах молила тебя, но ты, паскуда, и слушать не хотел. Ты, сволочь, завернул меня в тряпочку и выбросил. Как мусор…

– Понятно. – Лазар скрестил руки на груди. Одного спокойного слова оказалось достаточно, чтобы прервать поток гневных словоизлияний. Молодой человек с побелевшим лицом пристально смотрел на него. – Значит, Мария показала тебе твое свидетельство о рождении? А свидетельство о твоей смерти она случайно тебе не показывала?

Губы парня опять скривились в ироничной усмешке.

– А как же! Конечно, показывала. Но только ей было прекрасно известно, что свидетельство это – фальшивое! Потому что появилось оно только годы спустя после моей так называемой смерти. Прошли годы, прежде чем ты смог его состряпать. Пока не стал богатым настолько, что мог купить все, что угодно. Свидетельство выписать задним числом? Пожалуйста! Удостоверить факт кончины младенца? Нет проблем! Скажи, во сколько тебе это обошлось? В пятьсот долларов? В тысячу?

– В пять тысяч, – ответил Лазар.

Он говорил все тем же равнодушным тоном. Лицо парня исказилось от возмущения и дикой злобы. Он задергался от нервного тика. Пистолет в его руке заплясал – дуло подпрыгнуло вверх, нацелившись в потолок.

– Я так и знал. – В его голосе зазвенели истерические нотки. – Знал, чтоб мне пусто было. Ах ты, задница вонючая, сволочь мерзкая…

– С пистолетом поосторожнее, – посоветовал ему Лазар. – Не дергайся, а то пальнешь еще нечаянно. Да не бойся ты, я безоружен. Вот, смотри… – Он полез во внутренний карман, наблюдая, как в глазах собеседника заметался панический испуг. – Это всего лишь бумажник. Видишь? – Лазар положил на стол бумажник из черной кожи. – А сейчас я покажу тебе одну фотографию. Посмотри на нее внимательно.

Он вытащил из бумажника небольшую цветную фотографию и подтолкнул ее молодому человеку через стол. Парень жадно схватил снимок, но тут же небрежно пихнул его обратно.

– А это еще кто? Мальчишка какой-то больной. Заморыш скрюченный…

– Это мой сын. – У Лазара самого внезапно потемнело в глазах от ярости. Его подмывало прямо сейчас встать и разбить этому наглецу физиономию. Однако он остался сидеть, терпеливо выжидая, когда уляжется гнев. А потом продолжил холодным, ровным тоном:

– Это мой сын. И звали его Кристоф Ривьер – именно так, как ты говоришь. У него от рождения был детский церебральный паралич. Знаешь, что это такое? Одно из самых тяжелых несчастий, которое может постигнуть ребенка. Это заболевание не всегда влияет на умственное развитие, но всегда поражает мышцы тела. Ты видишь это на фотографии. Оно постоянно прогрессирует, его невозможно остановить. За те деньги, что я заработал, моему сыну был обеспечен самый лучший уход. А пока денег не было, он находился в католическом приюте для больных детей в Новом Орлеане. Позже его поместили в очень хорошую клинику в штате Нью-Йорк. Я навещал его четыре раза в год. Каждый год его жизни. Он умер незадолго до того, как ему исполнилось двенадцать, в 1981 году.