Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов

— А что, мы их держим? — слегка обиделся Стас.

— Нет, ты не понял. Ведь мы… мы, как ни крути, наблюдаем за их детством со стороны — любуемся им, скучаем по нему. А они… они в нем ЖИВУТ! Как итальянцы в Италии… Ощущаешь разницу?

— Еще бы… — грустно ответил Стас. — Воистину, с детством нужно расстаться, чтобы его оценить.

— Кстати, я тут стихи интересные обнаружил… Александра Кушнера. Брысь!

Кот мягко соскочил на пол и с удовольствием потянулся. Вовка достал блокнот, перелистал его и, слегка смущаясь, прочел:

— «Два мальчика, два тихих обормотика…»

— Теперь уже три мальчика… — вырвалось у Стаса.

— Пух! Не мешай!

Два мальчика, два тихих обормотика,

ни свитера,

ни плащика,

ни зонтика,

под дождичком

на досточке

качаются,

а песенки у них уже кончаются.

Что завтра? Понедельник или пятница?

Им кажется, что долго детство тянется.

Поднимется один,

другой опустится.

К плечу прибилась бабочка —

капустница.

Качаются весь день с утра и до ночи.

Ни горя,

ни любви,

ни мелкой сволочи.

Все в будущем,

за морем одуванчиков…

Вовка поднял на Стаса глаза, и закончил:

Мне кажется, что я — один из мальчиков.

Оба молчали. Такие паузы — вечные спутники настоящей поэзии.

— Ты таким и остался, Вов, я хорошо помню тебя в детстве.

Люба позвонила через полчаса.

— Ну что, два мальчика, два старых алкоголика!

— Люба! — удивился Вовка. — Откуда ты знаешь Кушнера? Там дальше: «…ни свитера, ни плащика, ни зонтика…»

— Конечно! — перебила его Люба. — Какие еще плащики-зонтики? Вы же их наверняка пропили! В общем, подъезжайте завтра со Стасом ко мне на работу. Будем разговаривать об этом вашем «итальянце в России».

— Волшебница… — выдохнул Стас, интуитивно уловив суть разговора. — Добрая колдунья!

Электричка плыла по мосту над рекой, слегка покачиваясь и словно наслаждаясь ощущением полета. Добрыня всматривался в темно-зеленую громаду лесопарка, ожидая увидеть торчащий над лесом остов заброшенного Колеса.

— Вот здорово! — Бурик ткнул Добрыню в тощий бок.

— Что? — повернулся к нему Добрыня.

— Теперь мы сможем бывать в Италии, когда нам захочется. Стоит только чуть повернуть колесо.

— Да. Только лучше помалкивать об этом. Представляешь, что будет, если кто-нибудь узнает? Особенно взрослые.

— Да они и не поверят. Поначалу…

— А когда поверят?

Бурик задумался. Потом покосился на Антонио. Тот терпеливо молчал, хотя карий взгляд его выражал сплошной вопрос. Бурик кратко перевел ему содержание беседы.

— Да я почти уже понимаю, — ответил Антонио. — Просто я подумал, что, наверное, об этом переходе вообще никому не надо говорить. Просто нельзя и все.

— Приехали, — сказал Бурик.

Друзья вышли на платформу и с удовольствием вдохнули полной грудью. Воздух был свежим, пение птиц наполняло душу новыми силами.

— Айда… — сказал Добрыня и первым направился по тропинке, ведущей в парк.

До ржавой будки заброшенного «Иллюзиона» шли молча. Когда впереди показались останки цепочной карусели, Добрыня предложил:

— Кого покатать?

Бурик забрался на покосившееся сиденье, висящее на трех цепях вместо четырех, Антонио уцепился за косо висящую перекладину и поджал ноги. Добрыня схватил свободно болтающийся обрывок цепи и потянул ее на себя. Под основанием карусели что-то застонало и вся конструкция начала тяжело проворачиваться.

— Basta… — сказал вдруг Антонио каким-то чужим голосом. — Мне кажется, тут лучше ничего не трогать. А то что-нибудь обязательно может случиться.

Он отпустил перекладину, которая закачалась с легким скрипом.

— А что может «обязательно случиться»? — удивленно спросил Бурик.

— Я не знаю… — Антонио смущенно отряхивал ладони от налипшей на них ржавчины. — Просто мне так кажется…

Бурик слез на землю.

— Ну что, пойдем дальше?

— Ага…

— Пришли, — минутой позже сказал Добрыня, растерянно глядя по сторонам. — Ну вот. Случилось…

Знакомая поляна была, как и прежде — с кустами боярышника, изумрудной травой, неприхотливыми полевыми цветами… Не было только одного — Колеса! Неровный прямоугольник неба, обрамленный кронами деревьев, зиял над головами.

— А где, собственно, Колесо? — поинтересовался Бурик. — Неужто сперли?

— Cosa vuol dire «сперли»?

— Добрыня, а ты ничего не путаешь?

— Да нет вроде… Правда, было темно… а когда второй раз… я торопился очень… — Добрыня помолчал. — А ты не помнишь? — спросил он у Бурика — Ты ведь утром тут был…

— Был… только я тоже… ничего не запомнил… как в тумане все… Пошли вперед.

Ребята бродили по парку еще с полчаса, но никаких признаков того, что здесь когда-либо стояло колесо обозрения, не обнаружили. То есть абсолютно никаких! Устав от бесполезных поисков, они вернулись на исходную позицию и задрали головы.

— Ничего не понимаю… — пробормотал Бурик.

— Аналогичный случай в нашем колхозе… — мрачно ответил Добрыня. Эту фразу он часто слышал от мамы, когда она с соседкой тетей Розой садилась на кухне поговорить за вечерним чаем «за жизнь».

— Как у нас в Венеции… — внезапно вздохнул Антонио.

— Чего?

— Небо…

Обрамляющие небо деревья покачивались в ласковом ветерке. В вышине плыли пухлые кучевые облака.

— Basta… — передразнивая Антонио, сообщил Бурик, повалившись в высокую траву. — Я устал и больше никуда не пойду.

Антонио, а затем и Добрыня последовали его примеру.

— Куда же оно могло деться? — лениво спросил Добрыня, прикрыв глаза.

— А что такого… Разобрали, наверное. На металлолом. Им-то что…

— И никаких следов не оставили? Так не бывает. Ямы остались бы. Обломки всякие…

— Наверное, оно просто сделало свое дело, — неожиданно сказал Антонио.

— То есть? — не понял Добрыня.

— Ну… это ведь, наверное, было не просто Колесо… — попытался объяснить за Антонио Бурик. — То есть сначала это, конечно, было колесо, на нем люди катались… А потом его бросили, и оно стало… в общем, у него появились другие функции. Вот.