Шакалота. Птичка в клетке - Елена Филон

Приходится делать вид, что я забыла, перелистнула черные страницы своей жизни и начала все с чистого листа. Отчасти.

Его я все еще не могу забыть, как не пытаюсь.

Если вам интересно, что же стало с Максом Яроцким — все, что я могу сказать, так это то, что он жив. Не больше и не меньше. Никто не знает, где он, а те немногие, кто знает, держат это в тайне. Зоя говорит, он в Швейцарии, не знаю, почему она так в этом уверена. Макс лишь единожды возвращался в наш город в сопровождении отца и лишь для того, чтобы появиться в суде. Меня на том суде не было, но Зоя говорит, выглядел он жутко — будто после недельной попойки явился и даже солнечные очки снимать отказался. Это Макс. Узнаю его таким. По поводу пьянок — не уверена, что он может себе это позволить. Хотя… разве есть что-то, что может удержать его против воли?..

Не знаю, как он себя чувствует. Не знаю, в каком состоянии находится его здоровье, насколько значительными были повреждения и насколько серьезными оказались последствия… Он говорит, думает… дышит. Он живет. Это главное.

Большинство обвинений с него были сняты, но игра, придуманная им, шантаж… все это еще на плаву, и один Бог знает, когда дело будет закрыто. Зоя говорит, дадут условный, а я в ответ молчу; Макса просто не выпустили бы за границу в таком случае, почти уверена, что его отец неплохо кого-то озолотил. Пусть так. Пусть этот мир оставит его, наконец, в покое.

Что касается Ромыча — этому подонку светит много лет за решеткой. Он, как и Оскар, все еще находится в тюремном изоляторе, потому что дело до сих пор не закрыто — кто-то сильно печется на их счет, — но после того, как Ден дал показания не в их пользу, можно не сомневаться — сидеть придется долго. Это Ромыч был за рулем белого "Опеля" в ночь, когда сбили Костю. Ромыч был пьян и под таблетками, хоть сам он это и отрицает. Не знаю, на что он рассчитывает, ведь к Дену подключились и другие свидетели, которым собственная шкура дороже, чем свобода этого ублюдка. Плюс тяжкие телесные, торговля наркотиками… Ромыч и Оскар получат по заслугам, даже не сомневаюсь.

В сумочке звонит телефон, прикладываю его к уху и отвечаю Зое.

— Привет, как дела? — звучит бодрый голос моей подруги.

— Как всегда отлично.

— Не умеешь ты врать. Что делаешь?

— Смотрю на витрину книжного магазина и пытаюсь доесть мороженое.

— Мне перезвонить?

— Что-то случилось?

— Я что, просто так позвонить не могу? — фыркает.

— Можешь, — усмехаюсь, — но за последний час в моей жизни мало что изменилось.

— Ну… ты ешь мороженое.

— Колоссальные перемены, — хмыкаю, а Зоя смеется.

— Когда Паша приезжает?

— Завтра утром. — Не замечаю, как вздыхаю.

— Упрямый он.

— Я давно его не видела, — откусываю кусочек пломбира и наслаждаюсь секундной прохладой. Солнце палит нещадно… сейчас бы окунуться.

— Родители еще поженить вас не успели? — голос Зои звучит цинично.

— Смешно, — усмехаюсь, но Зоя почему-то смехом не поддерживает свой абсурдный вопрос. Молчит дольше обычного и вдруг тяжело вздыхает.

— Все-таки что-то случилось, — утверждаю, и вдруг мороженое весь вкус теряет, с трудом сдерживаюсь, чтобы не отправить его в ближайшую урну.

— Лиз, ты только не волнуйся, ладно?

— Когда вы уже перестанете это повторять?

— Ну вот — ты злишься.

— Зоя, — повышаю голос. — Просто скажи, что случилось. Сыта по горло тем, что все от меня вечно что-то скрывают.

— Ладно-ладно, — и снова вздыхает, а потом едва слышно и будто с сожалением выпаливает: — Макс вернулся в город.

— Розами за километр несет, — сбрасываю цветы в сторону и опускаюсь на маленькую деревянную скамеечку у могилы Костика. — Какой придурок принес их тебе? Ты ненавидишь розы.

Снимаю солнечные очки и вешаю дужкой на вырез футболки. Достаю из кармана рубашки помятую пачку сигарет, закуриваю одну и опускаю на землю у надгробной плиты. Достаю еще одну и делаю глубокую затяжку, выпуская дым в небо.

Жарко. Солнце в башку печет. Надо было надеть кепку. Но у меня нет кепок — ни одной. С некоторых пор я их не ношу и не покупаю. Тупые головные уборы.

Смеюсь почему-то. Возможно я немножечко психом стал, а возможно просто первая выкуренная сигарета за последние несколько месяцев по мозгам ударила.

— Я почти курить бросил, прикинь? — провожу языком по нижней губе, отворачиваюсь в сторону и сплевываю на землю слюну пропитанную никотином, а потом опять для чего-то затягиваюсь.

— Дерьмо это. А ты так и не бросил, Костян. — Тушу сигарету о подошву ботинка и прячу обратно в пачку. — Прости, что так долго не приходил. Папаша паспорт забрал — не мог из страны вылететь. Пришлось пойти на сделку: я по врачам таскаюсь — он мне паспорт возвращает. Таскался недолго, — усмехаюсь, — но паспорт забрал.

Слушаю, как вдали раздается птичья трель, как шелестят деревья от горячего ветра, как рядом с кладбищенским ограждением проезжает чья-то машина. Звуки — удивительная фигня. Никогда не задумывался над тем, что мир умеет говорить. У всего есть свой язык, практически свое дыхание. А теперь слышу. Не просто слышу — теперь я слушаю.

— Я ненадолго в город вернулся. Нечего мне здесь делать. Он не нужен мне, я не нужен ему, Костик. Этот долбаный город забрал у меня все, что мог. — Выдерживаю паузу до тех пор, пока птица вновь не смолкнет, упираюсь локтями в колени и продолжаю говорить: — К матери хочу съездить. Отец сказал она вообще не в себе, даже имя его уже с трудом вспоминает. Меньше всяким дерьмом ее накачивать надо было… Черт его знает, куда потом поеду. Да и… в общем, скоро три года будет, как ты, мудак, бросил меня в этом гнилом мире, так что… приду наверное еще раз. Если получится.

Поднимаю лицо к небу и делаю глубокий вдох.

— Поеду дальше по побережью, куплю домик на берегу моря и буду до старости кости на песке греть, жрать пиццу и пить холодное пиво. — Усмехаюсь. — Ну да… разогнался я что-то. Это мне куда-нибудь в Калифорнию надо — под круглогодичное солнце. Идиот я, да? Да-а… тут бы ты со мной согласился. Папашик завтра примчится, обратно потащит. Как все достало, Костян. Лучше бы мне голову отбили, чтобы не чувствовать ни хрена, чем это все. Лучше бы так. Черт, розы воняют.

Отталкиваю цветы ногой еще дальше, надеваю солнечные очки и опускаю голову.

Птица вдали опять надрывается. "Ну и чего ты тут орешь?" — спросить хочется. И вдруг замолкает резко.

— Весело у тебя тут, — фыркаю. — Тупые птицы. Мертвым спать мешают.

В кармане телефон вибрирует — игнорирую. Кроме Ярослава, отца и следователя мой номер никто не знает. Уверен, это Ярик названивает. Сидит в машине у кладбищенских ворот и названивает, чтобы я булками обратно шевелил. Скорее всего, жена опять мозг выносит, просит подгузники купить, или еще что.