Опоздавшая - Оливия Голдсмит

Он показал на фотокопию.

— Вот фотография места и дома, где вы жили.

Карен взглянула на снимок. Чикаго, улица Фредерикстон, дом номер 2881. Тот же, что на фото из альбома Белл. Минос вытащил другую маленькую черно-белую фотографию. Девочка Карен стоит перед домом. Ей захотелось выхватить снимок из его рук. Минос достал еще одну фотографию — современную, цветную, на глянцевой бумаге.

— Видите: тот же дом, тот же кирпич и тот же номер. — Он протянул ей оба снимка, чтобы Карен могла сличить их. Оба номера были одинаковы, расположены на одном уровне, на той же кирпичной стене. Более поздний номер был перекрашен. Теперь он был виден не на черном, а на белом фоне. Стена была вымазана белым как раз в том месте, где находилась голова Карен на другом, черно-белом снимке. Пейдж протянул ей и еще одну фотографию — снимок всего дома.

— Мария и Альфредо Ботеглиа, — сказал он.

Карен перевернула фотографию и увидела эти имена, написанные на оборотной стороне снимка. У нее задрожали руки.

— Он умер, — сказал Пейдж. — Она — вдова. Живет одна. Я поговорил с соседкой. Та помнит, что у них когда-то был ребенок, но потом он исчез.

Он протянул Карен следующий снимок. Фотография была неясная: женщина стоит перед магазином с коляской для покупок. Она была небольшого роста, полная, с седыми волосами. Ее лицо было трудно рассмотреть, потому что на него падала тень от столба. Пейдж показал еще одну фотографию той же самой женщины, на которой она была снята в профиль, в момент, когда укладывала покупки в голубой понтиак. В профиль она была совсем непохожа на Карен, хотя нос был довольно крупным. Карен внимательно вглядывалась в лицо своей родной матери.

Пейдж дал ей фотокопию некролога Альфредо Ботеглиа. Он умер всего два года назад. Они были католиками. «Значит, я тоже католичка, — с удивлением подумала Карен. — Я — американская итальянка?» — Но может быть, она не была дочерью Альфредо. Она повернулась к Пейджу.

— Вы с ней разговаривали? — спросила она.

— Меня предупредили, чтобы я не входил в контакты, — ответил Пейдж. — Я думаю предоставить это вам.

Карен кивнула. От волнения у нее перехватило дыхание. Она опять взяла фотоснимок Марии Ботеглиа. Остальные бумаги она передала Центрилло. Тот начал их внимательно разглядывать. Но Карен уже знала его ответ. Она не нуждалась в подтверждении Центрилло, все было правильно. С трудом оторвав глаза от фотографии Марии, она повернулась к Пейджу.

— Спасибо, — сказала она.

Это было все, что она смогла произнести.

Карен стояла на тротуаре напротив дома 2881, расплачиваясь с таксистом. Она приехала прямо из конторы Центрилло в Лагардию и вскочила в двухчасовой самолет на Чикаго. Учитывая разницу во времени, сейчас было только три тридцать, а ей казалось, что за эти два часа она прожила целую жизнь.

Район, в котором она оказалась, был вполне приличным рабочим районом. Все дома были послевоенной постройки. Дом-ранчо, принадлежавший семье Ботеглиа, стоял между двумя другими домиками. Рядом был припаркован голубой понтиак. Она запомнила машину, которую видела еще на фотографии. Карен решила соблюдать предосторожности и позвонила по номеру, который ей дал Минос Пейдж. Она собрала все свое мужество, чтобы позвать к телефону Марию, и когда женский голос ответил: «Мария у телефона» — Карен сразу повесила трубку.

Карен казалось невероятным, что она услышала голос своей матери. Она держала в руке фотографию, ту, которую дал ей Минос, с трещинкой посередине. Трещинка проходила по зимнему костюмчику на уровне колен Карен. Она посмотрела на свое детское личико на фотографии, а потом взглянула на номер дома над головой.

Ее охватило странное чувство. Карен знала, что нельзя много ожидать от встречи с Марией, которая сейчас, ничего не подозревая, занимается своими делами там, за дверью дома номер 2881. Иногда женщины не хотят говорить о прошлом, не хотят иметь никаких контактов с ним. Может быть, Мария тоже не захочет ее принять, не захочет признать родства. Размышляя об этом, Карен испытывала горькое чувство. Она была истерзана своим одиночеством, от которого страдала столько лет, которое убивало ее сейчас. Ей казалось, что она оторвана от всех, что никто ей не поможет, что любой может нанести ей какую угодно рану, ибо она беззащитна. Карен всегда, всегда была одинокой, а сейчас бремя этого одиночества сотрясало ее. Разве расставание с матерью не было первой травмой, первой карой? Разве не было иронии в том, что Белл, наказывая Карен, запирала ее в чулан, а Карен чувствовала себя там не более одинокой, чем в любом другом месте? Уже тогда!

Затем она почувствовала, что тяжесть спадает с нее: сейчас она стоит в нескольких метрах от родной матери. Уж это одно может разбить ту стеклянную стену, которая отгораживала ее от других людей: от Белл, которая никогда не была ей матерью, от Лизы — «настоящей» дочери, от друзей, которые всегда были милы, но не близки с ней, от Арнольда, далекого ей, от Джефри, который смотрел на нее сверху вниз, и от всех людей, которых она наняла на работу. Сейчас ее оторванность ото всех, казалось, растворялась в этом воздухе родного дома. Она готова была громко рассмеяться. Ее одиночество было мучительным, но она всегда знала, что сможет почувствовать себя по-другому. Она знала, что настанет момент, когда это совершится. Теперь она нашла в себе мужество пройти по асфальтированной дорожке к двери дома с номером 2881.

Перед ней была светящаяся кнопка электрического звонка. Над кнопкой аккуратными, но выцветшими буквами была написана фамилия: миссис и мистер Альфредо Ботеглиа. Карен нажала на кнопку.

Мария Ботеглиа была очень маленького роста. Она рывком открыла дверь и взглянула снизу вверх на Карен, которая была выше ее по крайней мере дюймов на восемь. Мария выглядела моложе и красивее, чем на фотографии. Ее волосы были зачесаны назад и собраны в конский хвост. Лицо было приятным и почти без морщин. Мария посмотрела на Карен.

— Да? Что вам надо? — спросила она.

— Меня зовут Карен Каан, — сказала Карен.

Она протянула Марии фотографию.

— Я хотела бы знать, знакома ли вам эта фотография? — спросила она.

Мария нахмурилась, но сообразив, что здесь нет никакого подвоха, взяла фотографию из протянутой руки Карен. Когда Карен почувствовала, что пальцы Марии коснулись ее руки, возникло ощущение электрошока. Она коснулась своей матери. Она видит и слышит ее.

Мария нащупала очки, висящие у нее на шее, и даже не потрудившись полностью нацепить их на нос, взглянула на фотографию. Лицо ее побледнело. Она взглянула на Карен, потом снова на фотографию.

— Моя детка? — спросила она.

Карен кивнула. Мария раскрыла объятья.

— Моя детка! — сказала она.

Карен почувствовала, что у нее больше нет проблем и потерь.

Конечно, обе расплакались. Потом Карен стала объяснять, как нашла мать. А Мария только утирала слезы и повторяла: