Тайна священного колодца - Василий Михайлович Чичков

ни девушка не могла появляться на людях одна — без родителей или мужа. Раньше молодой человек ухаживал за девушкой по году. Ходил в дом. Родители знакомились между собой. Не дай бог, если невеста окажется не девушкой.

— Да-а! — протянул мой друг Пако, который сидел рядом со мной во время этой беседы и тянул пиво из бумажного стаканчика. — Среди обеспеченных, конечно, все оно так и было. Традиции.

— А сейчас, — продолжал Ариель, — парень уехал учиться в город. Ему всего семнадцать. На губах молоко не обсохло. Встретил активистку-комсомолку, а ей шестнадцать. Познакомились. Родители получают телеграмму: «Приезжайте на свадьбу». Серьезно это? Нет. В результате разводы, которые, как правило, происходят в первые два года совместной жизни.

— Значит, вы не сторонник эмансипации? — спросил Пако.

— До определенной степени, — ответил Ариель. — Женщину нельзя эмансипировать полностью. Она должна помнить, что в доме глава — мужчина.

— По-моему, такие заявления идут вразрез с политикой партии, — строго сказал Пако.

— Я могу высказать свое личное мнение о женщинах? — резко ответил Ариель. — Мне, например, не нравится, что женщина может появиться в кафе без мужа. Раньше она бывала везде с мужем, сидела и помалкивала, а сейчас рассуждает на все темы. Говорит и говорит до тех пор, пока не почувствуешь себя дураком.

— Это уже зависит от мужчины, — сострил Пако.

— У вас жена, наверное, активистка? — спросил Ариель.

— Да!

— Не завидую, — бросил Ариель.

— А я не завидую вашей жене, — парировал Пако.

После этой короткой перепалки оба замолчали. Ариель взял бутылочку пива и стал медленно, тоненькой струйкой наливать пиво в бумажный стаканчик.

«Революция разрушает старые традиции, — подумал я. — А новые создаются медленно». Мне вспомнился радиоконкурс, проведенный на Кубе. Старые слова «сеньорита» и «сеньора» вышли из употребления. Только пожилых женщин называют теперь сеньорой. Иногда муж говорит о своей жене «моя сеньора».

Теперь в ходу слова «компаньеро» и «камарада». Ну, а как называть продавщицу? «Товарищ продавец» — плохо. Да и на русском языке до сих пор мы не нашли точных слов, которыми принято называть девушку или женщину, прохожего или прохожую. Как медленно рождается новое и обретает силу традиции!

— Знаменитые наши карнавалы во что превратились? — продолжал Ариель, отхлебнув из стаканчика пива. — Раньше была королева красоты — так она была красавица! Было на что посмотреть. Теперь есть королева от сахарной промышленности, от продовольственных магазинов, от медицинских учреждений. Она хорошая производственница, активная общественница — и никакой красоты. Потеряем мы женщину — вот что я вам скажу! — воскликнул Ариель.

ЛИТЕРАТУРА, КОТОРОЙ ПРЕЖДЕ НЕ БЫЛО

Пако остановил машину у железной ограды, за которой был виден хорошо подстриженный зеленый газон и дом — белый двухэтажный особняк. Ворота были широко распахнуты.

В этом особняке, принадлежащем прежде какому-то кубинскому миллионеру, теперь разместился Союз писателей, артистов и художников Кубы. Дежурный, сидевший за небольшим столиком при входе, приветливо встретил нас, похлопал Пако по плечу как старого знакомого, поздоровался за руку со мной и повел нас по неширокой лестнице на второй этаж. Здесь, в небольшом кабинете, в котором шумно работает кондишен, нагоняя прохладу, я встретился с моими давними знакомыми Николасом Гильеном и Анхелем Аухьером.

Нестареющий и веселый Николас Гильен, президент Союза писателей, артистов и художников Кубы, крепко обнял меня, похлопал по спине и усадил на широкий мягкий диван. Седые волосы оттеняли его смуглый цвет лица. Легкая, голубая гуайявера как-то очень ладно сидела на нем, придавая всей его фигуре подтянутый и молодцеватый вид.

— Давно мы не виделись, — сказал я, когда Гильен уселся напротив меня.

— Кажется, мы с тобой познакомились еще в пятьдесят девятом?

— А потом ты приезжал в Москву и был вместе с кубинским послом на премьере моей пьесы «Мальчишки из Гаваны».

— Помню. — Гильен обратился к Аухьеру: — Ты представляешь, идет третий год кубинской революции. Я прилетаю в Москву. И там, в далекой снежной России, вижу спектакль о нашей революции. Наши кубинские мальчишки на сцене, наши бородачи, и звучит гимн «26 июля». Признаюсь, я пустил слезу. А после спектакля мы с послом написали добрые слова в книге отзывов.

— Эти слова были напечатаны в газете «Правда», — сказал я.

— Бегут годы! — покачал головой Гильен, и глаза его вдруг стали грустными, но тут же он отогнал от себя эту грусть, поднялся с кресла, подошел к книжному шкафу, достал два тома своих произведений, открыл первую страничку и написал: «Дорогому Василию в знак давней нестареющей дружбы. Николас».

Два увесистых тома, изданные к семидесятилетию Гильена, объединяют все, что написано за долгую творческую жизнь. Он свидетель рождения, становления и сегодняшнего развития кубинской литературы. Его отец был редактором газеты «Две республики», и поэтому Николас Гильен еще мальчишкой стал приобщаться к литературной жизни.

В 1917 году, во время восстания против консерваторов, отец Николаса погиб в уличном бою, и с этого момента жизнь пятнадцатилетнего подростка была не столь уж сладкой. Он работал наборщиком в типографии, литсотрудником в газете и, наконец, в 1930 году опубликовал свои первые стихотворения.

Именно в эти годы Гильен все яснее понимает, что поэты не могут стоять в стороне от политической борьбы. Когда в Испании разразилась гражданская война, он отправился туда. Он встает на сторону Республики. Он пишет яркие, разоблачающие фашизм репортажи в газету «Медиодиа». Там, в Испании, он вступает в коммунистическую партию.

Впоследствии стихи Гильена стали носить открыто революционный характер. Особенно это проявилось в книге «Песня для солдат и туристов».

В другой книге «Соны» Гильен осмеивает туристов-янки, которые прибывали на Кубу «плотными косяками», чтобы прожигать жизнь. Эта книга была запрещена на Кубе и увидела свет в Мексике.

У поэта Гильена есть прекрасные страницы любовной лирики. Они поражают щедростью чувств, искренностью, юношеским задором. Анализируя эти стихи, многие буржуазные газеты утверждают, что Гильен «несовместим» с социалистической Кубой, что его душе ближе «чувственность и праздность».

Но как бы ни пытались враги кубинского народа отделить Гильена от революции, сделать это невозможно. «Я знаю, — заявил Гильен, — и никогда не отрицал, и всегда буду говорить во весь голос, что я был бы никем без моей Партии, которой я обязан своим формированием, своим характером и прежде всего своей поэзией… Я готов продолжать борьбу».

И Гильен до сегодняшнего дня продолжает борьбу. Его последние произведения «Зубчатое колесо» и «Газета, что ежедневно…» как нельзя лучше подтверждают боевую гражданскую позицию поэта. Автор в яркой форме, используя народный юмор, рассказывает о дореволюционной жизни Кубы: о диктаторах, властвовавших в этой стране, о светской жизни богачей, о полицейском