Инструментарий человечества - Кордвейнер Смит

– В поисках чего? – переспросил Сто Один, словно не верил своим ушам.

– Смешной смерти. Это его слова и его идея. Я следовала за ним, и мы любили друг друга. Я ждала его, когда он поднимался на поверхность, чтобы достать конгогелий. Я думала, что любовь ко мне изгнала из его разума мысли о смешной смерти.

– Ты рассказываешь мне всю правду? – спросил Сто Один. – Или это лишь твоя часть истории?

Она неуверенно запротестовала, но он не стал больше спрашивать.

Лорд Сто Один молчал и пристально смотрел на нее.

Она поморщилась, прикусила губу и наконец произнесла, очень отчетливо, пробившись сквозь музыку и огни:

– Прекратите. Вы делаете мне больно.

Не отрывая от нее взгляда, лорд Сто Один невинно произнес:

– Я ничего не делаю.

Там было на что посмотреть. У нее была кожа цвета меда. Даже сквозь свет и тени он видел, что на ней нет никакой одежды. И ни единого волоска на всем теле – ни волос на голове, ни бровей, ни, вероятно, ресниц, хотя об этом он судить не мог. Она нарисовала высоко на лбу золотые брови, придававшие ей выражение вечного насмешливого изумления. Она раскрасила рот золотом, чтобы ее слова лились из золотого источника. Верхние веки она тоже сделала золотыми, но нижние были черными как уголь. Получился образ, чуждый всему опыту человечества: похотливая скорбь в тысячной степени, сухая, вечно неутоленная похоть, женственность на службе далеким целям, человечность, завороженная неизведанными планетами.

Он стоял и смотрел. Если в ней еще осталось что-то человеческое, рано или поздно она возьмет инициативу в свои руки. Так и произошло.

Она вновь заговорила:

– Кто вы? Вы живете слишком быстро, слишком яростно. Почему бы вам не войти и не потанцевать, как всем прочим? – Она жестом показала за открытую дверь, где лежали на полу оборванные, неподвижные людские силуэты.

– Ты зовешь это танцем? – спросил лорд Сто Один. – Я бы выразился иначе. Танцует один человек. Все прочие лежат на полу. Позволь задать тебе точно такой же вопрос. Почему ты сама не танцуешь?

– Мне нужен он, а не танец. Я Сантуна, и когда-то он пленил меня человеческой, смертной, обычной любовью. Но теперь он превращается в Солнечного Мальчика, с каждым днем все больше, и танцует с людьми, которые лежат на полу…

– Ты зовешь это танцем? – рявкнул лорд Сто Один. Покачал головой и мрачно добавил: – Я не вижу никакого танца.

– Вы не видите? Правда не видите? – воскликнула она.

Он вновь упрямо, сердито покачал головой.

Она повернулась к залу и испустила высокий, чистый, всепроникающий вой, который пробился даже сквозь пятинотную пульсацию конгогелия.

– Солнечный Мальчик, Солнечный Мальчик, услышь меня! – крикнула она.

Ступни продолжали отбивать ритм, выплясывая цифру восемь, пальцы – стучать по мерцающему, размытому куску металла, лежавшему в руках танцора.

– Мой любимый, мой возлюбленный, мой мужчина! – снова крикнула она, еще пронзительней и призывней.

Ритм музыки и танца нарушился. Танцор сместился в их сторону, явно замедлившись. Огни в зале, огромная дверь и внешний коридор упрочнились. Теперь Сто Один мог видеть девушку более четко; на ее теле действительно не было ни одного волоска. Танцора он тоже видел; молодой человек был высоким и до изнеможения худым, а металл в его руках мерцал, подобно воде, отражающей тысячи огней. Танцор произнес, быстро и сердито:

– Ты позвала меня. Ты звала меня тысячи раз. Входи, если хочешь. Но не зови меня.

– На этот раз тебя позвала не я, – запинаясь, поспешно ответила Сантуна. – А эти люди… Один из них очень силен. Он не видит танцоров.

Солнечный Мальчик повернулся к лорду Сто Один.

– В таком случае входи и танцуй, если хочешь. Ты уже здесь. Так что можешь и потанцевать. А твои машины, – он кивнул на роботов-легионеров, – танцевать не могут. Выключи их. – И он начал отворачиваться.

– Я не стану танцевать, но взглянул бы на танец, – ответил Сто Один с натянутой мягкостью. Ему совершенно не понравился этот молодой человек с фосфоресцирующей кожей, опасным металлом в руках и самоубийственно небрежной скачущей походкой. Здесь, глубоко под землей, было слишком много света и слишком мало объяснений происходящего.

– Да ты любитель подглядывать! Какая мерзость для такого старикана. Или ты просто хочешь быть мужчиной?

Лорд Сто Один почувствовал разгорающуюся ярость.

– Да кто ты такой, чтобы назвать мужчину мужчиной подобным тоном? Ты сам-то еще человек?

– Кто знает? Кого это волнует? Я подслушал музыку вселенной. Я закачал в эту комнату все вообразимое счастье. Я щедр. Я делюсь им с моими друзьями. – Солнечный Мальчик показал на груды лохмотьев на полу, которые, лишившись музыки, страдальчески зашевелились. Теперь, разглядев комнату более отчетливо, Сто Один понял, что кучи на полу были молодыми людьми, в основном юношами, хотя имелось и несколько девушек. Все они выглядели больными, слабыми и бледными.

– Мне все это совершенно не нравится, – заявил Сто Один. – Думаю, мне следует арестовать тебя и забрать этот металл.

Танцор развернулся на правой пятке, словно собираясь отскочить прочь.

Лорд Сто Один шагнул в комнату следом за Солнечным Мальчиком.

Солнечный мальчик совершил полный оборот, вновь встал лицом к лорду Сто Один и решительно вытолкал того за дверь твердой и необоримой рукой, заставив лорда сделать три шага назад.

– Флавий, забери металл. Ливий, арестуй этого человека, – рявкнул Сто Один.

Роботы не пошевелились.

Сто Один, чьи чувства и сила были на высшем уровне благодаря резкому повороту регулятора жизненных сил, шагнул вперед, намереваясь сам схватить конгогелий. Он сделал лишь один шаг – и замер в дверном проеме.

Он не испытывал подобного с тех пор, как врачи в последний раз отправили его в хирургическую машину, когда обнаружили в черепе рак кости из-за старой-престарой космической радиации и последствий преклонного возраста. Ему сделали протез для половины черепа, и на время операции Сто Один был обездвижен ремнями и лекарственными препаратами. На этот раз не было ни ремней, ни препаратов, однако силы, которые пробудил Солнечный Мальчик, оказались не менее могучими.

Танцор выплясывал огромную цифру восемь среди одетых в тряпье тел, лежавших на полу. Он вновь запел песню, которую робот Флавий повторил на поверхности Земли, – песню о плачущем человеке.

Но Солнечный Мальчик не плакал.

Его аскетическое, худое лицо кривилось в широкой насмешливой ухмылке. Он пел о скорби – однако выражал не скорбь, а глумление, смех, презрение к обычной людской печали. Конгогелий мерцал, северное сияние почти ослепило лорда Сто Один. В центре комнаты стояли два барабана, один с высокими нотами, другой – с еще более высокими.