Империя тюрков. Великая цивилизация - Рустан Рахманалиев

Чингисхан не навязывал своим подчиненным какой-либо определенной, догматически и обрядово оформленной религии. Официальной государственной религии в его царстве не было, среди его воинов, полководцев и администраторов были как шаманисты, так и буддисты, мусульмане и христиане (несториане). Государственно важно для Чингисхана было только то, чтобы каждый из его верноподданных так или иначе живо ощущал свою полную подчиненность неземному высшему существу, т. е. был религиозен, исповедовал какую-нибудь религию, все равно какую. В этой широкой веротерпимости известную историческую роль играло то обстоятельство, что сам Чингисхан по своим религиозным убеждениям исповедовал шаманизм, т. е. религию довольно примитивную, догматически совершенно не оформленную и не стремящуюся к прозелитизму.

Веротерпимость Чингисхана отнюдь не была проявлением пассивного безразличия: ему было безразлично, какую именно религию исповедуют его подданные, ему первостепенно важной была сама принадлежность людей к какой бы то ни было религии.

Для государственной системы Чингисхана активная поддержка, утверждение и постановка во главу угла религии были столь же важны и существенны, как утверждение кочевого быта и передача власти в руки кочевников, – и в этом суть его идеологии.

Одаренный политик, он не оставался безразличным к опыту цивилизованных народов. Чингисхан приближал к себе уйгурских советников (Та-Та-Тонг), мусульман (Махмуд Ялавач) и киданей (Елюй Чуцай). Та-Та-Тонг выполнял при нем те же функции, что и при последнем найманском царе, т. е. был своего рода канцлером, а также преподавателем уйгурской письменности для его сыновей. Махмуд Ялавач служил его представителем в Мавераннахре, где он стал первым тюрко-монгольским губернатором. Что касается китаизированного киданя Елюй Чуцая, он привнес в тюрко-монгольское общество основы китайской цивилизации, случалось даже, он способствовал предотвращению массовых истреблений. Одной из его обязанностей было сохранение ценных рукописей в разграбленных или сожженных городах, а также поиск лекарств против эпидемий, порожденных многочисленными бойнями.

Во время последней военной кампании Чингисхана один из его военачальников заметил, что новые китайские подданные империи не представляют для Чингисхана никакой пользы, поскольку они не пригодны к войне, что лучше истребить все население – около десяти миллионов человек, – чтобы извлечь выгоду из земли, превратив ее в пастбище для конницы. Чингисхан уже склонялся принять этот совет, когда Елюй Чуцай вмешался в разговор и объяснил, какие можно извлечь выгоды из плодородных земель и трудолюбивых подданных: налог на земли и на право торговли даст 500 тыс. унций серебра, 80 тыс. кусков шелка и 400 тыс. мешков зерна в год. Тогда Чингисхан поручил ему разработать систему налогообложения. Он пытался доказать, что милосердие является хорошей политикой, и тем самым попадал в точку, так как варварство монголов в основном было порождено невежеством.

Чингисхан оставался неграмотным до конца своей жизни и был типичным кочевником в привычках и понимании прелестей жизни. Как у всех кочевников, наслаждением для него была охота; он был знатоком лошадей; не будучи по натуре развратником, Чингисхан, согласно традициям своего народа и времени, имел нескольких жен и множество наложниц, предостерегая своих подданных от излишних возлияний, сам не испытывал отвращение к вину. Согласно Рашид-ад-Дину, Чингисхан однажды спросил своих полководцев, в чем они видят высшее наслаждение человека. Богурчи сказал, что высшее наслаждение – скакать на лошади весной, на хорошей скорости и с соколом. Другие также высоко ценили охоту. Чингисхан не согласился. «Высшее наслаждение человека, – сказал он, – состоит в победе: победить своих врагов, преследовать их, лишить их имущества, заставить любящих их рыдать, скакать на их конях, обнимать их дочерей и жен». Кажется парадоксальным, что человек, который произнес эти слова, мог наслаждаться беседой с учеными людьми своего времени и всегда проявлял готовность приобретать новые знания, философствовать о жизни и смерти.

Создается впечатление, что Чингисхан испытывал особую симпатию к киданям и уйгурам, самым цивилизованным народам тюрко-монгольского мира. Первые, не теряя национальных особенностей, могли приобщить чингисидскую империю к китайской культуре, вторые – к древней тюркской цивилизации Орхона и Турфана, к сирийским, манихейским, несторианским, буддистским традициям. Поэтому Чингисхан и его преемники набирали кадры для своей гражданской администрации и среди уйгуров, а уйгурский алфавит, в несколько измененном виде, послужил базой для монгольского алфавита.

Массовые разрушения и побоища забылись. Административная система, покоящаяся на чингисидской дисциплине и организации, а также уйгурском делопроизводстве, осталась и в конечном счете стала вкладом в цивилизацию. Именно с этой точки зрения следует судить о Чингисхане. Марко Поло отмечал в своих трудах: «Он умер, и это очень печально, потому что он был мудрый и разумный человек».

«Он установил мир», – писал Жуанвиль, французский историк XIII в. «…И это представляется парадоксальным, – как бы продолжает его мысль исследователь Фэнк, – когда подумаешь о непрестанных войнах, которые вел Непреклонный император, но, по существу, высказывание, что Чингисхан установил мир, точно и глубоко верно… В этом смысле он действительно установил мир во вселенной, мир, продолжавшийся около двух веков, ценою войн, которые в общей сложности не продолжались и двух десятилетий. Чингисхан искал союза с христианством. Если бы этот союз осуществился, то не подлежит сомнению, что ислам, взятый в клещи (крестоносцами и монголами)… был бы раздавлен… экономические, социальные и политические связи между Западным миром и Дальним Востоком не терпели бы постоянных перерывов от враждебного Европе мировоззрения. Все цивилизации Старого Света достигли бы взаимного понимания и проникновения. Христианство не сумело этого понять…

Этот Завоеватель мира был, прежде всего, его непреклонным возродителем. Железом и огнем он открывал древние мировые пути для шествия будущей цивилизации. В этом смысле Проклятый имеет право на место в Человечестве».

Объединив все тюрко-монгольские нации в одну империю, насадив железную дисциплину от Пекина до Черного моря, Чингисхан положил конец непрерывным межплеменным войнам и обеспечил неслыханную прежде безопасность торговых караванных путей. «В царствование Чингисхана, – писал Абул Гази, – в стране от Ирана до Турфана царило такое спокойствие, что можно было пройти от восхода до заката с золотым блюдом на голове, не подвергаясь нападению». Действительно, его Яса установила в Монголии и Мавераннахре «чингисидский мир», мир, разумеется, построенный на ужасах и жестокости, но он постепенно очеловечивался при его преемниках и проторил дорогу великим путешественникам ХIV в.

«Разрушитель» разрушил и преграды темных веков, открыв человечеству новые пути. Европа пришла в соприкосновение с культурой Китая. При дворе его сына армянские князья и персидские вельможи общались с русскими великими князьями. Открытие путей сопровождалось обменом идей. Европейцы стали проявлять любопытство в отношении далекой Азии.

Целью Чингисхана было создание единой империи, где будут все условия для процветания человечества.