Возвращение Черного Отряда. Суровые времена. Тьма - Глен Кук

Нам так и не выпало случая опробовать магию на его сестре.

– Как же часто я жалею, что не остался сельским мальчишкой, – сказал я.

– У тебя по-прежнему кошмары?

– Каждую ночь. Правда, теперь это не прямая атака. Я сам прокладываю себе путь и стараюсь использовать эту возможность для разведки. Но уж поверь, дело это малоприятное.

Кина – или некая сущность, выдающая себя за Кину, – присутствовала в моих снах постоянно. Я был склонен считать, что это все-таки Кина, а не Душелов. Богиня все еще пыталась соблазнить меня обещанием вернуть Сари.

И ей бы не мешало что-то сделать со своим запахом.

– Она и Госпожу норовит зацепить?

– Возможно. – Да почти наверняка. – Или Госпожа пытается обработать ее.

– Угу… – Он уже не слушал.

Смотрел на Вершину, над которой вновь замелькали огненные шары.

Вспыхивали они и над развалинами Кьяулуна. Люди, которых собрал там Могаба, проявляли недюжинное упорство. Этот сукин сын умел подбирать хороших солдат и вдохновлять их на бой. Прабриндра Дра приходилось расчищать развалины, разбирать один дом за другим. Все, что могло гореть, шло на топливо.

По-прежнему стояла стужа. Землю устилал снежный покров толщиной в восемь дюймов – и это поверх толстой ледяной корки. Ну и весна! Интересно, когда наконец прекратятся проклятые вьюги? Длиннотень-то небось сидит в тепле, под своим хрустальным куполом. Кстати, в последнее время он нас почти не тревожит. С чего бы это?

Я бросил взгляд на дымящиеся руины Кьяулуна. Хотелось верить, что князь оставит целыми хотя бы несколько зданий, чтобы добрые люди, вроде меня, могли дождаться в тепле, когда он выкурит последних партизан. Я устал жить как барсук.

– Что там происходит? – указал Костоправ на Вершину.

– Ничего не меняется. Я не понимаю Длиннотень. Он что, сам себе враг? Или настолько ошалел, что уже ничего предпринять не может? Такое случается. Вроде бы и знаешь, как надо действовать, но уже не веришь, что из этого выйдет толк. Такой же паралич напал на Копченого, незадолго до того, как он лишился сознания.

Костоправ призадумался:

– Ну а ты как? Отдыхаешь нормально? С твоими-то снами?

– Это пока не проблема, – солгал я.

Впрочем, в сне я сейчас и правда не нуждался. Я нуждался в эмоциональной поддержке. Для чего мне стоило бы провести недельку-другую с женой.

– А где твои свойственники?

Если б я знал. От дядюшки Доя по-прежнему ни слуху ни духу.

– Хороший вопрос. И прежде, чем ты задашь следующий, отвечу: я не имею ни малейшего представления, что у них на уме – если у них вообще есть ум.

– Мне не очень нравится, что вокруг нас такая прорва нюень бао.

– Не стоит ждать от них подвоха, Капитан. Они платят долг чести.

– Ты постоянно намекаешь, что мне следовало бы побывать с тобой в Дежагоре.

– Ну, это бы определенно поспособствовало пониманию.

Он хмуро уставился на громадную белокаменную крепость:

– Как думаешь, стоит нам пропускать туда беженцев?

– Зачем?

– У Длиннотени запасы ограниченны, а тут лишние рты.

– Он их ни за что не примет.

Я все еще не понимал, почему Длиннотень разместил в своей крепости такой маленький гарнизон. В стенах Вершины у него не более тысячи человек, включая слуг, домочадцев и тех беженцев, которые попали туда до разрушения лесов. Обычного, земного способа отбить многочисленные атаки противника при таких условиях не существует.

Правда, Длиннотень и не рассчитывает на обычные способы. Он уверен, что сможет отсиживаться сколько угодно под защитой наипрочнейших заклинаний, коим у него несть числа.

– Не думаю, что это продлится долго, Мурген.

Воздух прочерчивали огненные шары. Налетевший ветер подхватывал бумажных змеев с подвесными корзинами: их привезли в обозе из самого Таглиоса. На таком ветру они могли подняться до верха стены с двадцатью пятью фунтами груза. Костоправ заявил, что запасся ими вовсе не для этого. Но для чего именно, не объяснил.

– Меня восхищает твоя уверенность, командир. Будущий год – в Хатоваре.

«Будущий год – в Хатоваре». Уже давно это стало саркастическим лозунгом Старой Команды. Боюсь, вскоре многие плюнут на все и зададут драпа на север. Служба Таглиосу, с ее бесконечными лишениями, не устраивает никого, кроме Госпожи.

Несмотря на крайнюю усталость, настроение у нее, похоже, прекрасное. В обстановке, когда паранойя кажется единственным нормальным способом совладать с реальностью, Госпожа как рыба в воде.

Костоправ не улыбнулся. Ему и в голову не приходило, что цель, поставленная им перед Отрядом, может стать предметом насмешек.

Эта кампания убила в нем чувство юмора. Или, по крайней мере, ввергла это чувство в коматозное состояние, как беднягу Копченого.

– Тай Дэй, не прогуляться ли нам?

Когда у Старика портится настроение, следует держаться от него подальше.

Предполагалось, что Одноглазый заменит меня в качестве летописца – хотя бы до тех пор, пока не вернется и не будет введен в курс дела Дрема. Но те редкие случаи, когда я или Костоправ пытался взвалить на колдуна эту работенку, послужили убедительным доказательством того, что Дрема незаменим. Потому как летописец из старого пердуна был аховый. Впрочем, в его возрасте это неудивительно.

Удивительно то, что он соблаговолил сообщить о замеченных им на прогулке с Копченым небезынтересных фактах. Нет, записать он ни черта не записал и детали, ясное дело, забыл, да и рассказал об увиденном не сразу – но ведь лучше поздно, чем никогда. Разве не так?

Может, и так. Старина Копченый не был намертво прикован ко времени. Мы с ним вернулись к моменту, имевшему место вскоре после того, как Нарайян посетил Ревуна на крепостной стене и их доверительный разговор был бесцеремонно прерван вконец распоясавшейся бандой озверелых приспешников Госпожи.

Сингх и Дщерь Ночи благополучно удалились в свои покои. Девочка почти не говорила. Нарайян явно робел в ее присутствии, хотя она была маленькой даже для своего возраста. Не обращая на него внимания, она примостилась за миниатюрным рабочим столом и подкрутила фитиль лампы. Любопытно было видеть ее за тем же делом, каким я занимался чуть ли не каждый день.

Я в изумлении следил за тем, как ее крохотная ручонка выводит слова на языке, которого я не знал и, как понял вскоре, на котором и сама она не умела ни читать, ни писать. Едва осознав, чем она занимается, я метнулся в прошлое в поисках объяснения. И узнал, что она засела за писанину неделю тому назад.

Была полночь. Нарайян задержался допоздна, пытаясь успокоить свою душу молитвой и достичь того состояния, в какое впадала Дщерь Ночи, когда касалась богини. Он предпринял, наверное, сотню попыток, но ни одна не увенчалась успехом.