Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот - Май Шёвалль

помнил, но ему казалось, что речь вроде бы шла о какой-то женщине, которая хотела обратить их внимание на какого-то мужчину, потому что тот все время стоял на балконе на противоположной стороне улицы. Гунвальд Ларссон потребовал, чтобы она описала этого мужчину, и повторял вслед за ней описание почти теми же словами, как тогда, когда потом допрашивал Лундгрена. И, кроме того, женщина сказала, что этот мужчина смотрит, как на улице играют дети.

Мартин Бек сложил газету и принялся смотреть в окно. Он пытался восстановить в памяти, что в то утро все говорили и делали. Когда эта женщина позвонила, он знал, потому что сразу после этого уехал на Центральный вокзал, чтобы успеть на поезд до Муталы. Это было в пятницу, второго июня, ровно за неделю до убийства в парке Ванадислунден.

Он попытался вспомнить, говорила ли эта женщина, где она живет. Очевидно, говорила, и в этом случае Гунвальд Ларссон должен был это куда-то записать.

Колеса вагона стучали на стыках, поезд приближался к центру, а Мартин Бек размышлял над этой свежей идеей с быстро убывающим энтузиазмом. Описание было таким отрывистым, что подходило к тысячам людей. То, что Гунвальд Ларссон в двух различных случаях употребил одни и те же слова, еще не должно означать, что речь идет об одном и том же человеке. То, что кто-то стоит днем и ночью на собственном балконе, еще не должно означать, что это потенциальный убийца.

И все же. Этим стоит заняться.

Мартин Бек, как правило, выходил на станции Центральный вокзал и шел на Кунгсхольмсгатан пешком через Кларабергский виадук, однако на этот раз он взял такси.

Гунвальд Ларссон сидел за письменным столом и пил кофе. Кольберг полусидел на краю стола и ел яблочный пирог. Мартин Бек уселся на место Меландера, посмотрел в упор на Гунвальда Ларссона и сказал:

– Помнишь женщину, которая звонила в тот день, когда я уезжал в Муталу? Как она заявила, что напротив них, на противоположной стороне улицы на балконе стоит какой-то мужчина?

Кольберг запихнул остаток пирога в рот и с изумлением уставился на Мартина Бека.

– Ага, – сказал Гунвальд Ларссон. – Это была какая-то сумасшедшая баба. А что с ней случилось?

– Помнишь, как она описала этого человека?

– Нет, не помню. Как я могу помнить, что мне излагает каждый псих?

Кольберг с большими усилиями наконец проглотил кусок сладкого пирога и спросил:

– О чем это вы говорите?

Мартин Бек махнул ему рукой, чтобы он молчал, и продолжил:

– Подумай немного, Гунвальд. Это может быть очень важно.

Гунвальд Ларссон подозрительно посмотрел на него.

– Зачем тебе это, а? Ну ладно, подожди, я немного подумаю. – Через минуту он сказал: – Так, я подумал. Нет, я совсем ничего не помню. По-моему, в нем не было ничего достойного внимания. Наверное, он выглядел обыкновенно. – Он сунул указательный палец в ноздрю и наморщил лоб. – Может, у него были расстегнуты брюки? Нет, погоди, секундочку… Нет, рубашка! На нем была белая рубашка с расстегнутым воротом. Да, я уже припоминаю. Эта женщина сказала, что у него светло-синие глаза, а я заметил, что это, должно быть, очень узкая улочка. И знаешь, что она сказала? Что эта улица вовсе не узкая, но она смотрит на него в бинокль. Ну, что скажешь, разве у нее голова в порядке? Она сама типичная эротоманка, и нам следовало бы изолировать ее, а не его. Что за дурацкая идея – сидеть у окна и глазеть в бинокль на мужчину.

– О чем это вы говорите? – повторил Кольберг.

– Мне бы тоже хотелось это знать, – заметил Гунвальд Ларссон. – Почему это вдруг должно быть так важно?

Мартин Бек немного помолчал и потом сказал:

– Я вспомнил этого мужчину на балконе, потому что, когда Гунвальд повторял вслед за женщиной его описание, он говорил то же самое, что и тогда, когда резюмировал описание субъекта, которого Лундгрен видел в Ванадислундене. Редкие, зачесанные назад волосы, большой нос, средний рост, белая рубашка с расстегнутым воротом, коричневые брюки, светло-синие глаза. Разве это не совпадает?!

– Возможно, – осторожно произнес Гунвальд Ларссон. – Но я действительно уже не помню. Впрочем, на того типа, которого видел Лундгрен, он действительно похож.

– Ты думаешь, что это мог быть один и тот же человек? – скептически поинтересовался Кольберг. – В этом описании ведь нет ничего примечательного.

Мартин Бек потер подбородок и смущенно посмотрел на Кольберга:

– Конечно, это всего лишь неясное предчувствие. Кроме того, я понимаю, что тут не за что зацепиться. И все же стоит попытаться найти мужчину.

Кольберг встал и подошел к окну. Он повернулся к нему спиной и скрестил руки.

– Ну, неясное предчувствие… – сказал он.

Мартин Бек перевел взгляд на Гунвальда Ларссона.

– Попытайся восстановить в памяти этот телефонный разговор. Что еще говорила эта женщина?

Гунвальд Ларссон развел огромными ручищами.

– Больше ничего. Только то, что хочет заявить, что напротив ее дома стоит на балконе какой-то мужчина. И что он вроде бы какой-то странный.

– Почему он показался ей странным?

– Потому что он все время находится на балконе. Даже ночью. Она сказала, что наблюдает за ним в бинокль. Что он там стоит и смотрит на улицу, как там проезжают автомобили и как играют дети. Потом она разозлилась, потому что я не проявил достаточного интереса. А с чего бы мне проявлять интерес к чему-то такому? Черт возьми, разве люди не имеют права стоять на своем балконе, а соседи из-за этого разве должны сразу же звонить в полицию? Черт бы ее побрал, а что, по ее мнению, я должен был делать?

– Где она живет? – спросил Мартин Бек.

– Этого я не знаю, – ответил Гунвальд Ларссон. – К тому же я вовсе не уверен, что она мне это сказала.

– Как ее звали? – спросил Кольберг.

– Не знаю. Черт возьми, как я могу это знать?

– Разве ты не спросил ее об этом? – удивился Мартин Бек.

– Наверное, спросил. Об этом человек всегда спрашивает. Так ведь?

– А ты бы не мог это вспомнить? – сказал Кольберг. – Подумай.

Мартин Бек и Кольберг внимательно наблюдали видимые признаки того, что Гунвальд Ларссон интенсивно думает. Он нахмурил светлые брови, и над светло-синими глазами образовался мощный валик. Кроме того, он сильно покраснел и выглядел так, словно его что-то угнетает. Через минуту он сказал:

– Нет, не могу вспомнить. Фру… в общем, фру Икс, Игрек.

– Может, ты записал это куда-нибудь? – предположил Мартин Бек. – Ты ведь всегда все записываешь.

Гунвальд Ларссон бросил на него яростный взгляд.

– Ага, но только