Комсомолец. Осназовец. Коммандос - Владимир Поселягин

Это же время, наркомат НКВД. Кабинет Берии.

Устало потерев лицо, всесильный нарком посмотрел на двух сотрудников, что присутствовали в кабинете. Майора Ремизова и старшего лейтенанта Абросимова.

– Докладывайте, что удалось выяснить, – велел он.

– Особо выяснить удалось немногое. Там много сотрудников Политуправления, даже зам Мехлиса был. Контролируют они там все плотно. В общем, по собранным материалам мы узнали следующее. Москаль ликвидировал во время допроса трех «мясников», видимо его до этого стандартно мариновали в карцере, потом он ликвидировал конвой, положил всех четко, в своей манере, добрался до дежурного помещения, вырубил, но не убил двух сотрудников. Это подтверждает мое мнение, что лишней крови он не любит. Переоделся в форму одного из дежурных и спокойно покинул территорию тюрьмы, прихватив с собой две единицы оружия, оба «ТТ» и достаточный запас патронов. Часовой у ворот был новенький, всех сотрудников не знал и выпустил его. Сейчас против него возбуждено уголовное дело за преступную халатность на службе. Где сейчас находится Москаль, никому не известно. Ведутся поиски, усилены посты, подняты расквартированные в Москве и Подмосковье части.

– А вы как думаете, где он?

– Думаю, уже покинул Москву или нашел отличное убежище. Евгений – человек чести. Думаю, ему неприятна вся эта ситуация вокруг него, но перед тем как покинуть Москву, предположу, что он оставит весточку или мне, или Лучинскому, у него с нами хорошие отношения.

– Как вы думаете, он мог убить этого члена Военного Совета, что занял должность после Хрущева?

– Мог, – уверенно ответил Ремизов. – В его характере. Когда у него убили зама, он ведь ту пехотную колонну противника не бросил и повис, вцепившись в них зубами. Из шестисот человек, что тогда выдвинулись маршевой колонной от железной дороги, до своих добралось только человек сорок, и то группками и поодиночке. За своих он горло порвет, что не раз делал.

– Признается?

– Вряд ли, если только после работы «мясников», те любого сломать могут, но тут, как видите, он ушел. В этот раз он сдаваться не будет, будут брать – жертв огромное количество будет. Тут очень подходит поговорка про зажатую в угол крысу.

– Сдаваться? Вам, майор, напомнить, как он сдавался? Один убитый, четверо покалеченных.

– Ну, тут они сами виноваты, застрелили его пса, которого Евгений с младых когтей воспитывал. Вот он и свернул шею стрелку и серьезно покалечил и еще четверых бойцов комендантского взвода. Думаю, тут была проведена провокация, чтобы законно взять его под стражу. Кто-то знал его привычки.

– Что он будет делать дальше?

– К немцам на службу не пойдет, у него свои принципы. Или перейдет линию фронта и будет бесчинствовать в тылу, или затаится где. Нам он уже не верит. Бездействие наше ему не понравилось.

– Держите меня в курсе… и, майор, – строго посмотрел нарком в глаза Ремизову, – он не должен попасть в руки следствия живым. Вам это ясно?

– Да, товарищ нарком, – кивнул майор.

Покинув кабинет наркома, Ремизов с Абросимовым прошли в кабинет майора, и они там до утра решали вопросы по поиску сбежавшего Москаля. Тут время шло на часы, кто успеет первым, они, или спецы Политуправления.

Утром, добравшись до своей квартиры, Ремизов сразу определил, что в ней кто-то был. Найдя записку, он прочитал ее и, улыбнувшись, сказал:

– Молодец. Беги, у тебя есть шанс для второй жизни. А о семье не беспокойся, подстрахую.

Через пару секунд записка вспыхнула и сгорела. Улик не осталось.

Как только сцепки загрохотали и эшелон тронулся, я дождался, когда медсестра проверит весь вагон, и, выбравшись из багажной полки, уже нормально лег на верхней полке купе. Подложив под голову сидор, я стал размышлять.

Уйти из Москвы оказалось не трудно. Когда я подобрался в кромешной тьме к вокзалу, то как раз случился очередной налет. Немцы бомбить Москву не бросили, дальности вполне хватало. Многие бросились в бомбоубежище, а тот немногий свет, что был, отключили, соблюдая светомаскировку. В общем, воспользовавшись неразберихой, я добрался до ближайшего эшелона, это оказался санитарный, куда грузили медикаменты, и благополучно проник внутрь через открытое окно. На фронт эти поезда возили медикаменты для госпиталей и медсанбатов, а обратно раненых. Круговорот вот такой.

Не успел я пробраться и спрятаться на одной из багажных полок, как состав тронулся и пошел к фронту, а в мое купе заглянула медсестра, посмотрев, все ли тут было в порядке. Вагон оказался купейный, скорее всего для командиров, в нем находились мешки с бинтами и рулоны с марлей, почти до верха загрузили.

В общем, только-только рассвело, когда поезд пошел к фронту, вот так с ним я и покинул столицу. Вернее, покидаю. Судя по виду за окном, по окраине двигаемся.

Никто не осматривал уходящий состав. Или не успели, или бомбардировка помешала, я слышал грохот разрывов авиабомб. Положив рядом с собой «вальтер» с глушителем, я решил вздремнуть. Всего у меня было три ствола: два «ТТ», я их вынес из тюрьмы с запасом патронов, и в сидоре в схроне лежал «вальтер» с глушителем. Он тоже имел солидный запас патронов. Еще было два ножа: финка и тот кухонный нож, что я вместе с другим оружием вынес из тюрьмы. Финка у меня была закреплена на запястье под курткой. Ножны самодельные, естественно. «Вальтер» лежал рядом, а оба оставшихся пистолета находились в сидоре. Один так и оставался в кобуре, я только ремень сверху накрутил, чтобы хранить удобно было, другой так валялся.

Лежа, я продолжил размышлять. О семье я не беспокоился, мол, родственники врага народа. Не был я им родственником, обеспечены они хорошо, да и Ремизов, думаю, их прикроет. Так что эта тема закрыта, я о них буду помнить, возможно, и тосковать, но родственниками я их не считал ни тогда, ни сейчас, просто близкими людьми. Да и действительно не были они мне родственниками ни в каком виде. К тому же тетя Нина сейчас жила с главврачом, вернее это он к ней переехал, и у них там вроде все серьезно. Так что за них я был спокоен.

Приятно было оставить всех с носом, но еще нужно постараться добраться до фронта и преодолеть передовую. Я даже не знал, куда санитарный поезд идет. Хотя если на Киевском вокзале его формировали, то скорее всего, на Киев, к Брянскому фронту.

Так размышляя, я как-то незаметно задремал. Просыпался я дважды, когда поезд загоняли в тупики, пропуская встречные составы. Где-то после обеда, когда поезд, грохоча колесами по стыкам рельсов, двигался по зеленым бескрайним полям, я достал из сидора небольшую банку рыбных консервов и, вскрыв ее, стал обедать, закусывая галетами. Та диета в карцере не нанесла мне особого урона, но есть хотелось постоянно.

Поев, я опустил окно и выкинул банку, избавившись от улики. Попив воды из фляги, я снова забрался на полку. Только в это раз на багажную и, убедившись, что следов не осталось, снова задремал. Похоже, мы скоро прибудем на место, не хотелось бы, чтобы меня застукали на полке.