Друг мой, враг мой... - Эдвард Радзинский

Я отправил жену и Сулико наслаждаться нашим прекрасным жарким утром. Посоветовал купить по дороге маленькие пончики с заварным кремом – пончики моего детства, которые умеют делать лишь здесь. Потом отвести Сулико в любимое кафе моего детства на нынешней улице имени Кирова. Там и сейчас можно было съесть разноцветные шарики мороженого. Сколько раз, убежав из семинарии, мы сидели в этом кафе с Кобой. Все радости детской жизни мы сохраняем в памяти до смерти. И вот теперь, клонясь к закату, я передавал свои радости дочери…

Я был вызван к Берии к трем, времени оставалась уйма. Наскоро выпив настоящего грузинского чая, который можно выпить только на моей родине, отправился к друзьям. По пути прошел мимо нашей семинарии. Знакомое белое здание все так же глядело на Пушкинский сквер, только колокола исчезли с балкона.

Друзья жили недалеко от церкви Святого Давида. Каково же было мое удивление, когда, подходя к ней, я увидел жену и дочку. Они стояли у городской достопримечательности – дворца из серого гранита с узорчатыми мавританскими окнами. Этот дворец принадлежал прежде богачу армянину, благополучно сбежавшему от Революции.

Моя маленькая дочка – совершеннейшая живая кукла: иссиня-черные волосы вьются, голубые глазищи в пол-лица. Когда она останавливается, непременно собирает толпу поклонников. На этот раз около дочки и жены стояли двое – старуха в черном со строгим властным лицом и женщина, уже немолодая и очень некрасивая. Надо было видеть, с какой нежностью и тоской немолодая гладила мою девочку и что-то отчаянно мычала. Она была глухонемая. Увидев меня, старуха торопливо оттащила ее от Сулико и повела к подъезду знаменитого дома. Та шла, упираясь, и все оглядывалась, мычала свое, нежное. Они вошли в дом…

Оказалось, моя слишком образованная жена вместо кафе повела Сулико смотреть могилу Грибоедова с выгравированными на памятнике знаменитыми словами вдовы: «…Но для чего пережила тебя любовь моя?» Эта патетичная надпись неизменно приводит в восторг наших грузинских жен. Моя всегда вспоминала о ней после того, как узнавала об очередной моей любовной истории. Вечная любовь грибоедовской вдовы должна была почему-то укорять меня.

Но удивительнее другое: этими женщинами, восхищавшимися моей девочкой, были мать и глухонемая сестра человека, которому мне надлежало представиться в три часа дня. Мать и сестра Лаврентия Берии!

Я не люблю, когда женщина не исполняет решения мужчины. И строго попросил жену забыть о незабвенной могиле и отвести дочь есть мороженое моего детства. Только когда они туда отправились, я продолжил свой путь к друзьям.

Он и сейчас, наверное, стоит – этот дом на улице Чонкадзе. Здесь они жили, мои старые друзья. Двое из них участвовали со мной в эксах. Теперь они занимали большие посты в руководстве Республики. Но нравов не изменили. В их маленьких квартирках, по нашим прежним традициям, я увидел самое необходимое – простая железная кровать, шкаф для одежды, письменный стол для работы и большой обеденный стол для застолья с друзьями. И еще книжные полки во всех комнатах – с обязательными «Городом солнца» Кампанеллы, сочинениями Платона и Маркса. А на самом видном месте – работы Кобы и Ленина. На той же полке (что, признаюсь, меня огорчило) – речи Берии.

Таким образом, об атмосфере в городе я получил представление сразу. Но мне предстояло удивляться и удивляться.

Мы сели во дворе за щедро накрытым грузинским столом. Вокруг бегали дети – играли в модное тогда серсо. Взрослых интересовало, конечно, одно: что происходит в Москве сегодня. Но жизнь рядом с Кобой хорошо выучила меня. К сожалению для друзей, я хитро переключил разговор на вчера. Вспоминал наши подвиги и дорогих ушедших товарищей. И пил наше прекрасное вино. Потом, как бы между прочим, спросил об арестах в Тбилиси. Выяснилось, что аресты шли. Однако они не беспокоили моих друзей, ибо казались понятными. Арестовали и расстреляли двоих наших соучеников по Тифлисской семинарии. Но мы помнили их грех: в подпольном марксистском кружке они слишком много спорили с Кобой. Наш друг еще раз доказал памятливость… Удивительная история случилась с вождем маленькой Абхазии, знаменитым Нестором Лакобой, с которым так дружили мы с Кобой. (Кстати, это Лакоба нашел красивейшее место в горах и построил любимую дачу Кобы на озере Рица.) В прошлом году Нестор умер. Его торжественно похоронили в Сухуми, в Ботаническом саду. И вот недавно по приказанию Берии могилу раскопали и перенесли гроб на обычное кладбище. Вскоре по городу пошли слухи, будто Лакоба мечтал отделить Абхазию от СССР. Тогда Серие (его вдова, красавица турчанка), опасаясь грядущих надругательств над прахом мужа, выкопала тело и перезахоронила в тайном месте.

Но эта история моих друзей не насторожила. Они не испытывали никакого страха – весело хвастались повышениями (один из них стал заместителем Председателя Совнаркома Грузии). Бедные, они забыли об играх барса с жертвой перед последним прыжком.

В три часа я подошел к дому Берии на улице Мачабели. Это был новый дом, выстроенный в стиле модного конструктивизма.

В нем жили еще двое партийных руководителей, но в квартиру Берии вела отдельная лестница. У лестницы стояла охрана. Предъявив документы, я поднялся на третий этаж. Там тоже стояла охрана. Проверили документы снова. После чего ко мне подошел предупредительный молодой человек с отличной выправкой сотрудника нашего учреждения. Он молча повел меня по бескрайней квартире. Берия занимал весь третий этаж. В то время как мои друзья жили в аскетическом «вчера», здесь жили в «сегодня». В московском стиле новых хозяев жизни, желающих и умеющих пользоваться ею.

Мы шли мимо бильярдной (Коба любил бильярд, и теперь в него играло все поколение новых руководителей), мимо физкультурного зала с гимнастической стенкой, турником и гимнастическими снарядами…

Вели меня весьма неторопливо, чтоб я мог насладиться красотой и размахом дома и восхититься величием хозяина.

Привели в огромный кабинет и попросили подождать.

Я утонул в великолепном кожаном кресле под большим портретом Кобы. Просидел полчаса, пока наконец в кабинет не вошла красавица грузинка с неправдоподобно правильными чертами лица. Платье, как перчатка, обтягивало загорелое крепкое тело, осиную талию.

Это была жена Берии – Нина. Происходила она из мингрельского княжеского рода Гегечкори, правда, из обедневшей ветви. Поздоровалась, холодно сказала:

– Лаврентий Павлович уехал на дачу и просит вас приехать к нему туда. Машина у подъезда.

И никакого извинения за перенесенную встречу. Я понял: Берия решил с первого дня показать мне, кто тут хозяин. Показать грубо, как положено вчерашнему плебею.

Берия родился в бедной семье, в глухой нищей мингрельской деревушке. Как и Коба, рано потерял отца. Как и Коба, рос на руках матери. Как и мать Кобы, мать Берии зарабатывала шитьем и стирками и была так же истово религиозна. Как и Коба, Берия блестяще окончил начальную школу, и односельчане отправили его учиться в Сухуми. Как и Кобе, ему, по слухам, пришлось быть двойным агентом. Берия служил в муссаватистской охранке, поставляя информацию большевикам.