В погоне за Солнцем - Ричард Коэн

Осенью 2003 года я отправил письмо в The New York Times Book Review, описывая свои изыскания, связанные с солнцем. Письмо напечатали, а через несколько дней мне позвонила Габриела Репке, профессор оперы в “Новой школе” – университете, основанном в 1919 году в Гринвич-виллидж. Со старосветской любезностью она сообщила, что была бы рада проконсультировать меня о месте солнца в классической музыке, и в частности в опере. Я поблагодарил ее, отметив сильный иностранный акцент, и мы договорились о встрече у нее дома, в Верхнем Вестсайде.

Небольшая квартирка – три маленькие комнаты, заваленные книгами и всевозможными вещицами. Похожая на птичку старушка-чилийка восьмидесяти с чем-то лет оказалась драматургом, одна из ее девяти пьес, “Белая бабочка”, вошла в список лучших коротких пьес 1960 года, но это уже было в прошлом, теперь вся ее любовь принадлежала опере. В силу слабого здоровья ей было тяжело двигаться, поэтому следующие несколько месяцев я поднимался к ней на двадцать второй этаж, она медленно заваривала чай, потом мы садились разговаривать об опере и смотрели многочисленные видеозаписи, которые она опытной рукой перематывала до нужных сцен.

Габриела объяснила, что опера – изысканная форма искусства, заповедник горстки композиторов из нескольких стран – Италии, Франции, Германии, Англии и России. Ее золотой век пришелся примерно на середину XIX века, когда царили Вагнер и Верди: в их произведениях, как и в произведениях их современников, солнце часто фигурировало в контексте вспыхнувшей любви. Нет ничего трагичней “Снегурочки” Римского-Корсакова (1880–1881), и нигде солнце не становится настолько полноценным персонажем спектакля, как здесь. Дочь Весны, обреченная героиня оперы, безоглядно влюбляется в Солнце. В действии I V, когда заря уже пылает над долиной Ярилы (Солнца), Снегурочка взывает к матери с просьбой о любви, а та предостерегает ее об опасности солнечного света. Появляется Мизгирь, проезжий купец, между ними вспыхивает любовь, и вскоре он представляет Снегурочку как свою невесту царю Берендею. Снегурочка подтверждает, что любит Мизгиря, и в этот момент на нее падает яркий луч света, она тает и погибает.

В воспоминаниях Римский-Корсаков упоминает свой интерес к народным песням и то, как композитор “увлекся поэтической стороной культа поклонения солнцу и искал его остатков и отзвуков в мелодиях и текстах песен… Эти занятия оказали впоследствии огромное влияние на направление моей композиторской деятельности. Но об этом после”. К сожалению, это все, что композитор пишет о собственных солярных увлечениях, вплоть до последней из своих пятнадцати опер – “Золотого петушка” (по народной сказке, пересказанной Пушкиным; первая постановка состоялась в 1909 году), где шемаханская царица поет гимн солнцу[775].

Продолжая рассказывать о соотношении солнца с трагической любовью, Габриела поставила мне запись “Богемы” Джакомо Пуччини (1858–1924). Вскоре мы смотрели, как в первом действии Мими, героиня-белошвейка, страдающая от чахотки, встречает Родольфо, нищего поэта, живущего этажом выше. Свеча Мими погасла, она просит Родольфо зажечь ее, затем идет в свою комнату, но возвращается, чтобы сказать, что потеряла ключ. Обе свечи гаснут на сквозняке, молодая пара ищет ключ в темноте. Героиня начинает свою партию: “Зовут меня Мими, но мне имя – Лючия… Но раннею весною солнце весь день со мною, мне первой шлет улыбку мая, сверкая”. Они клянутся оставаться вместе, приходит весна. В действии IV в своей предсмертной арии Sono andati? Fingevo di dormire (“Мы одни здесь? Я спящей притворилась”) Мими переживает миг их первой встречи (“Солнце весь день со мною!”). Эта сцена должна производить колоссальное впечатление в Ла Скала с ее пятью ярусами, убранными в цвета восхода – красный и желтый. Но “Богема” – не единственная опера Пуччини, где используется солнечная образность. Чаще, чем у любого другого композитора, по операм у него разбросаны разнообразные отсылки к солнцу – подобные арии появляются в “Манон Леско” (1893), “Тоске” (1900), “Мадам Баттерфляй” (1904) и особенно в “Турандот” (1926).

Танец Солнца и Луны в традиционной Японии

Когда я пришел к Габриеле в следующий раз, она была после болезни и с трудом могла преодолеть несколько метров от стула до полки с видеокассетами. Я заваривал чай, пока она ставила одноактную оперу Пуччини “Сестра Анжелика” (1880). Главный персонаж в этом произведении – девушка, родившая вне брака и сосланная в монастырь, чтобы замаливать грехи. Действие оперы начинается чудесным майским вечером. Сестра Анжелика и остальные сестры собираются, чтобы отметить дни, когда заходящее солнце окрашивает в золото фонтан в монастырском дворе, что символизирует “светлую улыбку Богоматери”. В конце оперы Анжелика, услыхав о смерти своего ребенка, принимает яд, а самоубийство, разумеется, смертный грех. Солнцем отмечено как начало оперы, так и ее кульминация: когда Анжелика просит у Девы Марии снисхождения, в знак прощения, дарованного ей, вспыхивает свет.

Солнце как знак бесконечной благости Бога фигурирует в качестве темы и у другого великого композитора – Рихарда Вагнера (1813–1883). В “Золоте Рейна” (1869), первой части “Кольца Нибелунга”, сладострастный карлик Альберих ухаживает за тремя русалками, охраняющими золото на дне Рейна: “Озаряя мглу, льется свет золотой… Девушки, что у вас там блестит?” Русалки прекрасно знают, что именно охраняют, и поют: “Золото Рейна! В блеске зыбком скользим мы привольно!” Не получив желаемого от русалок, Альберих похищает у них драгоценный клад, из которого потом отливает заколдованное кольцо. Так солнце и золото сплавляются воедино в талисмане бесконечной мощи.

Когда главный герой, Зигфрид, выходит на сцену в третьей части, он натыкается на спящую Брунгильду и пробуждает ее поцелуем одновременно с восходом солнца. Большая часть “Зигфрида” оркестрована в мрачных минорных аккордах, но в этот момент скрипичная секция вступает на высоких нотах, а духовые берут первые два аккорда, уступая затем арфе и струнным в еще более высоком регистре, когда Брунгильда, ослепленная утренним блеском, восклицает: “Здравствуй, солнце! Здравствуй, свет! Здравствуй, радостный день!” Яркое сочетание инструментов, используемое Вагнером для воспевания солнца во всей его славе, чрезвычайно редко для его музыки[776].