Нёкк - Нейтан Хилл

13

Фэй измучилась. Она не спала больше суток. Она повернулась к комнате спиной, прижалась к стене и изо всех сил старается успокоиться, но того и гляди расплачется от усталости.

Помоги мне, просит она.

Домовой сидит на полу снаружи ее металлической клетки и ковыряет ногтем в зубах.

Я мог бы тебе помочь, отвечает он. Мог бы тебя отсюда вытащить. Стоит мне только захотеть.

Пожалуйста, умоляет Фэй.

Ладно. А ты мне что? Чтобы я не зря на тебя время тратил. Развлеки меня.

Фэй клянется исправиться, помогать бедным, ходить в церковь, но домовой лишь улыбается.

Какое мне дело до бедных? отвечает он. Какое мне дело до церкви?

Я пожертвую деньги на благотворительность, предлагает Фэй. Я буду помогать бедным, я дам им денег.

Домовой фыркает, брызжа слюной. Придумай чего получше. Ишь, дешево отделаться захотела.

Я вернусь домой, обещает Фэй. Отучусь в двухгодичном колледже, а когда страсти улягутся, вернусь в Чикаго.

Отучишься в двухгодичном колледже? И все? Слишком легкое наказание за все твои проступки.

Да что я такого сделала?

Какая разница. Но если тебе так уж интересно, я скажу. Не слушалась родителей. Задирала нос. Зарилась на чужое. Грешила помыслами. А не далее, как вчера вечером, вообще собиралась вступить в добрачную связь, неужели ты забыла?

Фэй понуро соглашается: отпираться нет смысла.

Ну вот видишь. К тому же ты под кайфом. Ты сейчас под кайфом. Ты делила ложе с другой женщиной. Продолжать или хватит? Хочешь услышать еще? Может, мне напомнить, что ты вытворяла с Генри на берегу реки?

Сдаюсь, говорит Фэй.

Домовой потирает пухлой рукой подбородок.

Какой уж тут университет, добавляет Фэй. Мне лучше вернуться домой и выйти замуж за Генри.

Домовой приподнимает бровь. Продолжай.

Я выйду замуж за Генри, сделаю его счастливым, брошу университет, и мы заживем, как все люди, как от нас хотят.

Призрак улыбается. Зубы у него неровные, обломанные, как камешки.

Продолжай, велит домовой.

14

Старик Кронкайт берет интервью у мэра, бандитского вида толстяка с обвислыми щеками и двойным подбородком, диктатора Чикаго. Кронкайт задает ему вопросы в прямом эфире, но витает где-то далеко. Слушает ответы вполуха. Да и какая разница? Мэр – дока каких поискать. Он и без журналистских вопросов не собьется с темы, на которую хотел поговорить: сейчас это огромная опасность, которую представляют для полиции, простых американцев и нашей демократии в целом заезжие агитаторы, неместные радикалы, что устраивают беспорядки в его законопослушном городе. Мэр специально подчеркивает, что зачинщики явно со стороны. Видимо, хочет внушить чикагским избирателям: что бы в городе ни творилось, он тут ни при чем.

Даже если бы старик Кронкайт слушал внимательно и задавал трудные вдумчивые вопросы, мэр все равно увильнул бы и, как это водится у политиков, принялся отвечать на вопрос, на который ему хотелось бы ответить. А напирать и настаивать, дескать, вы не ответили на мой вопрос, значит выставить себя идиотом. По крайней мере, по телевизору это будет выглядеть именно так. Как будто ведущий травит этого славного парня, который разглагольствует на тему, вроде бы связанную с вопросом. Именно так подумает зритель, который одним глазом следит за Кронкайтом, вторым – за носящимися вокруг детьми, да вдобавок режет солсберийский бифштекс из телеужина. Те, кто досаждает политикам, вызывают досаду: ни один американец не включит телевизор, чтобы посмотреть на того, кто вызывает у него досаду. Кровь стынет в жилах при мысли о том, что политики навострились манипулировать телевидением ловчее профессиональных тележурналистов. Поняв это, старик Кронкайт представил себе политиков будущего. И содрогнулся от страха.

Так что он делает вид, будто берет интервью у мэра, хотя отлично понимает, что главная и единственная его задача – подносить микрофон ко рту гостя, чтобы казалось, будто в новостях на CBS объективно освещают события: и показывают полицейский произвол, и оправдывают действия полиции. Оттого-то старик Кронкайт и не слушает, что говорит мэр. Так, разве что наблюдает. Мэр запрокидывает голову, словно ему под нос сунули что-то вонючее, и от этого его двойной подбородок, похожий на петушиную бороду, трясется, когда он говорит. От такого зрелища невозможно оторваться.

Старик Кронкайт вполуха слушает мэра, смотрит, как дрожит его желеобразная физиономия, а думает совсем о другом. Вот бы полететь, думает Кронкайт. Стать птицей и полететь над городом. Высоко-высоко, чтобы вокруг лишь темнота и тишина. Сейчас эта мысль занимает примерно три четверти сознания Кронкайта. Он птица. Он легкая быстрая птица, и он летит.

15

В темной подвальной камере Фэй ежится, предчувствуя очередной приступ паники, потому что горячее дыхание домового совсем рядом, вот он стоит, прижавшись лицом к решетке, выпучив черные глаза, и говорит, чего хочет от Фэй, а хочет он мести и возмездия.

Возмездия за что?

Больше всего ей хочется, чтобы мама сейчас вытирала ей лоб холодным полотенцем и повторяла: успокойся, ты не умираешь. Фэй заснула бы у нее в объятиях, а утром проснулась, укутанная теплым одеялом, и увидела маму, которая сидела с ней ночью, пока ее не сморило.

Как же ей сейчас не хватает маминой ласки.

Да, но где же был твой отец, когда ты в нем нуждалась, спрашивает призрак. Вот где он сейчас?

Фэй не понимает.

Твой отец жестокий и злой человек. Так и знай.

Ну, в общем, да. Он же выгнал меня из дома.

Ты-то тут при чем? Что за эгоизм!

А почему тогда? Потому что работает в “Кемстар”?

Да ладно. Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

Фэй считала отца угрюмым молчуном. Порой он смотрит куда-то вдаль. Никогда никому ничего не рассказывает, держит все в себе. Всегда грустит, оживляется лишь когда рассказывает о родине и о ферме, на которой жила его семья.

Фэй говорит: наверное, он что-то натворил. До того, как приехал в Америку.

Именно, соглашается призрак. И теперь он расплачивается за это, а заодно и ты. И ваша семья будет расплачиваться за это до третьего и четвертого колена. Таковы правила.

Это несправедливо.

Ха! Справедливо? При чем тут вообще справедливость? Мир живет по иным законам.

Он несчастлив, говорит Фэй. Что бы он ни сделал, он в этом раскаивается.

Разве я виноват в том, что едва ли не каждый из живущих на земле расплачивается за грехи предков? Нет. Ответ “нет”. Я не виноват.