Мэри Роуз - Шарлотта Лин

— Почему ты его так любишь? — спросил он как-то у Энтони.

— Море? — Энтони улыбнулся, словно плавал столько же, сколько совершивший кругосветное путешествие Магеллан. — Потому что в море мы не проваливаемся в никуда, а всегда снова возвращаемся в Портсмут.

Держась за край стола, Сильвестр подошел к нему.

— Это только тебе могло прийти такое в голову: прикрутить к полу стол и сделать окно в борту корабля.

— Я талантливый.

— И ни капли не зазнайка.

Энтони растянул губы, обнажая зубы в божественной ухмылке.

— Давай. Вылезай!

— Я же тебе сказал, что не умею плавать.

— Я умею.

Сильвестр прижал его к себе.

— Ты же тростинка, — с нежностью произнес он. — Сколько ты собираешься протянуть с таким тяжеленным мешком, как я?

— Сколько получится, — ответил тот. — Мы немного обогнали остальных, но наш флот догоняет, и на многих кораблях есть ялики. Кроме того, нас видно с берега. Помощь придет. Кто-нибудь нас подберет.

— А если нет?

— Сильвестр, прекрати меня злить! Я хочу сейчас выбраться с тобой через это окно прежде, чем корабль накренится слишком сильно или опустится слишком низко, что нас утянет водоворотом на дно.

Сильвестр вцепился в него, не обращая внимания на возражения.

— Сейчас ты уделишь мне одно мгновение времени, о котором я просил тебя еще вчера вечером, понял, Флетчер? Иначе я покажу тебе, что хотя ты, возможно, и самый сильный мужчина в мире, но руки сильнее у меня.

Энтони вздохнул.

— Поспеши. Я тебе сказал, что знаю, а поскольку это касается меня, то и говорить об этом нечего.

— И давно ты знаешь?

Он пожал плечами.

— Думаю, с тех пор, как пятеро мужчин стащили меня с коня по дороге в Лондон и стали кричать на меня, будто я столкнул графа Рипонского в камеру сухого дока.

— Что тебе нужно было в Лондоне-то?

— Как что? Попросить короля слушать меня, а не Рипонского и не посылать «Мэри Роуз» в море.

— И что ты подумал, когда понял, что это я?

Глаза его друга сверкнули.

— Что ты хочешь услышать? Что я подумал о несчастном графе Рипонском или о своем брате Ральфе, или о том, каково теперь тебе будет? Мне жаль, Сильвестр. Я не из вас, не из благородных, и думал только о себе.

— Скажи мне.

Он понурился.

— Я подумал, что если ты зашел ради меня настолько далеко, если ты все еще мой рыцарь, то ты не можешь слишком сильно ненавидеть меня.

Сильвестр снова обнял его.

— Я не выдержал, Энтони. Я пил, я хотел найти тебя, потому что мой отец умирал, я как раз осознал, что с меня, самовлюбленного барана, довольно брести по этой жизни без тебя. А потом я увидел, как этот Роберт с тобой обходится — как Ральф. Как Мортимер Флетчер. Я не хотел, чтобы он умер. Я уже не знаю, что я хотел, но хуже всего то, что я не сказал об этом Фенелле.

Энтони прижал его к себе.

— Не мели ерунду, — прошептал он. — Я ей тоже не сказал, и это наше дело, что мы, два чурбана, говорим женщинам. А теперь пойдем. Нужно выбираться отсюда.

— Ты пойдешь, — заявил Сильвестр. — А я убил человека.

— Я тоже.

— Нет, — возразил Сильвестр. — Ты не убивал. Не воображай, будто я не вижу тебя насквозь, Флетчер. Ты много лет учился целиться, чтобы защищаться, не попадая в сердце, и ешь траву, как бык. Ты можешь делать кучу вещей — например, вырезать окна в борту корабля и производить на свет чудесных детей, которые умеют здорово обращаться со стамеской, но убивать ты не умеешь.

— Проклятье, Сильвестр, если тебе непременно нужно, чтобы я начал умолять тебя, подожди с этим. Ты должен прыгнуть.

— Ты прыгай, — заявил Сильвестр. — Ты ужасно устал, ты не потащишь меня. И ты нужен своей семье.

— Ты нужен мне, черт тебя подери! И я не прыгну без тебя.

— Делай, что должен. Мы утонем оба, прежде чем ты меня вытолкаешь.

Энтони скрестил на груди руки, совсем как Франческа, и Сильвестр понял, что друг говорит серьезно. Он без него не прыгнет.

— Ну ладно, — согласился он. — Я сдаюсь. Но сначала я скажу тебе кое-что еще.

— Ты заткнешься и послушаешь меня: мы протолкнем тебя в окно, а затем ты прыгнешь. Держи голову над водой. Предупреждаю, что при ударе о воду будет больно, поэтому подтяни ноги и пусть достанется заду. Только не животом, Сильвестр! Я прыгну сразу же за тобой и как-нибудь вытащу наверх нас обоих. — Говоря это, он толкал Сильвестра к окну, а потом обхватил его за бедра и начал поднимать.

— Слушай, мешок, ты собираешься помогать мне?

Сильвестр ухватился за край окна, подтянулся, хотя боль в голове пульсировала ужасно. Словно сквозь шерсть, которой тетушка затыкала ему уши зимой, он услышал грохот орудий, увидел силуэты кораблей, продолжавших сражаться чуть дальше к югу, пока их корабль шел ко дну. «Мэри Роуз». Его друг, не колеблясь, покинул корабль всей своей жизни, чтобы спасти их обоих.

Он вылез в отверстие, поранил руку и крикнул, обернувшись:

— Ты мой брат, Энтони!

— Я знаю, — ответил тот.

— Нет, всезнайка ты мой. Этого ты не знаешь. Ты мой брат по крови. В бумагах, оставленных моим отцом, все записано. Он боготворил мою мать, но моя мать была… Она была такой, как Джеральдина. Безупречна. Безжалостна. Ей нужен был мужчина из стали, а с твоей матерью он мог быть мужчиной из плоти и крови, каким он и был. Он совершил ошибку и не смог ее потом исправить, потому что Мортимер Флетчер оставил тебя у себя, намереваясь выместить на тебе весь свой гнев. Он никогда так и не осмелился жениться на своей возлюбленной Мике, потому что ему было ужасно стыдно. Но любил он тебя не меньше, чем меня. А я люблю тебя еще больше.

Удивленное лицо Энтони дорогого стоило. Сильвестр рассмеялся, и это придало ему сил повернуться, подтянуть ноги к телу, как советовал друг. А затем оттолкнуться. Он уже не слышал грохота, не видел кораблей — было одно лишь море.

Фенелла не считалась свидетелем. Тот, кто в последующие годы искал кого-то, кто мог бы рассказать о случившейся в тот день трагедии, отказывался от ее свидетельства, хотя она была уже далеко не юна.

— Ты была не в себе, — говорили люди. — Ты не можешь помнить.

Но Фенелла помнила. Каждая подробность запечатлелась в ее памяти и останется там до конца ее дней.

Начинающийся день был ясным и безоблачным, но ветер налетел рано, легкий, при котором плыть было тяжело, но можно. Фенелла сделала то, что делала всегда: накормила детей, отнесла больным завтрак и стала заниматься всем подряд, лишь бы не думать. День мог пройти незаметно, как все остальные в бесконечной череде, чтобы быть тут же забытыми. Но родной город Фенеллы, Портсмут, не сможет забыть его, как и сама Фенелла. Для них обоих этот день был единственным в своем роде.